Путь
Шрифт:
— Скорее бы, — соглашаюсь я.
Михаил Шепард (середина июля 2366 г.)
— Нет, ну что вы делаете? Как вы играете? Вы что, разучились?! Всё же получалось! Ну, вы что, устали все, что ли? — доносится из моего гаража голос дочери. До этого оттуда летели задорные ритмы музыки, которую репетировали дети.
— Женька, не кричи, всё вроде нормально получается, — слышится голос Дениса.
— Нормально?! Это кошачий концерт, а не музыка! Так, собрались и играем!
Снова из гаража слышна музыка. Я сижу с универсальным
— Занят, Миша? — оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Таэлем. На нём светлая рубашка, черные брюки из синтешёлка, лакированные туфли, широкополая шляпа. За темными очками видны светящиеся глаза. Да уж, припоминаю, какой шок был у Женьки, когда кварианец первый раз в таком виде пришёл к нам в гости — в марте прошлого года. Она ходила вокруг него кругами с открытым ртом и, в конце концов, спросила.
— Мастер Ригар, а как же скафандр и ваш слабый иммунитет?
Он рассмеялся и ответил:
— Я, Женька, пятнадцать лет потратил на адаптацию своего организма к условиям Мендуара. У отца спроси, сколько я денег на это истратил. Оставшуюся на планете биологическую группу замучил заказами на исследования и спецпрепараты, даже виртин списанный купил, чтобы быстрее адаптироваться. И вот результат!
Кварианец повернулся вокруг себя, разведя руки в стороны.
— Теперь я могу здесь жить без скафандра… правда, только здесь. На других планетах придётся, как обычно, в скафе. Эти умники-адмиралы твердили, что нужно не менее ста лет — вот они, их «сто лет»! Самое главное — я составил программу адаптации для своих соплеменников, и совсем скоро, уже летом, первая партия моих друзей приедет на Мендуар. Я надеюсь, что утру, наконец, нос этим бош’тетам из Коллегии, которые говорили мне, что я мечтатель и прожектёр. Ох и полюбуюсь я на их кислые рожи, когда через год больше тысячи кварианцев смогут жить здесь без скафандров! И я безумно рад этому!
— Да уж, — ответил я. — Представляю, как рада корпорация — вот так, за здорово живёшь, не вложив ни цента, подгрести под себя кучу высококлассных спецов. Молодцы, снимаю шляпу!
— Тут ты не прав, Мишка — они мне всё оплатили!
— Я в восторге, но… оплатили всё?..
— Ага. Оплатили все расходы за пятнадцать лет и помогли оптимизировать программу адаптации, так что она теперь займёт не год-полтора, а всего несколько месяцев!
— Хе-хе, Таэль… И скоро тут появятся твои родичи?
— Первая партия прибудет через два месяца, остальные — в течение полугода.
— Сколько их будет?
— Немного, всего около полутора тысяч.
— Хм-м-м, вроде мало… но столько ваших сразу — ни разу не видел.
— Ха! Вот и посмотришь!
После того, как вылез из скафа, мой начальник, как говорится, дорвался до сладкого… Хотя, с учётом того, что, из-за скафандра, у него с женским полом на протяжении многих лет было плохо… то есть, скорее, совсем никак — его можно понять. Да ещё и незамужние кумушки просто западали на красавчика-Таэля. Полгода он куролесил по всей колонии, снискав себе славу донжуана, падкого на женщин, и перепробовал, наверное, всех незамужних девчонок… хотя,
Таэль плюхается в садовое кресло, стоящее рядом, и смотрит на мою работу.
— Помочь?
— Помоги, друже, — иду в гараж, беру ему второй тестер, и мы, в четыре руки и две головы, начинаем искать неисправность. А в это время в гараже всё опять затихает и снова слышится громкий Женькин голос:
— Всё, на сегодня закончили, иначе я сейчас просто сорвусь, и вам будет больно, а мне — стыдно…
— Да ладно тебе, Лисёнок, что ты психуешь? — отвечает Тамил. — На вот, соку попей, успокойся…
— Ты, наверное, всё уже выучил? Порадуй меня, Тамэ, скажи, что у тебя текст готов к исполнению!
— Ну, не совсем, но уже почти… вот только скажи, зачем нам петь на немецком? Что, перевести нельзя?
— Тамэ! Ну это же стихи! Их правильно переводить — талант нужен, побольше даже, чем писать. А у меня, увы, такого таланта нет. Так что учи на немецком.
— Ладно-ладно, такую песню выучу. Уговорила, красноречивая, — бурчит Тамил.
— И где ты только эти песни нарыла? Ничего подобного раньше не слышал! Лисёнок, колись давай — откуда дровишки? — слышится голос Алексея.
— Из экстранета, вестимо! Этим песням — по триста лет и более, так что на них и закон об авторском праве уже не распространяется. Если что, можем даже клип снять, если вдруг понравится кому.
— Тебе славы захотелось? — спрашивает Вэсил.
— Не-е. Ну мало-ли что, я ведь даже не пою почти нигде, так что вся слава парням достанется.
— Жень, а спой что-нибудь! — просит Джина.
— Чего изволите, госпожа? — уже успокоилась и шутит Женька.
— Да всё равно — тебя послушать хочу.
— Ну, я даже не знаю… у меня пока плохо получается.
— Нормально у тебя получается! Давай, спой, Лисёнок, душевное что-нибудь, — поддерживает Хэймон.
— Ну, э-э-э…
Слышны голоса всех детей, наперебой уговаривающих Женьку.
— Эй-эй, хватит! Спою, конечно! Дися, давай гитару.
— Что будешь петь? — спросил Тамил.
— Это романс времён страшной трагедии моего народа. Времён гражданской войны 20-го века, тогда русские раскололись на два лагеря — красных и белых, и пять лет безжалостно убивали друг друга в поисках правды. А в это время «добрые соседи» и «союзники», пользуясь безвластием, грабили мою страну и народ.
— Пой уже, историк! — просит Денис.
Зазвучала печальная мелодия в переборе струн и тихим девичьим голосом потекла песня:
Не надо грустить, господа офицеры,
Что мы потеряли — уже не вернуть…
Пусть нету отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен нелёгкий наш путь.
Пусть нету отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен нелёгкий наш путь.
Пусть мы неприятелем к Дону прижаты
За нами осталась полоска земли…