Путь
Шрифт:
А он, окрылённый успехом, по дороге к своей квартире решил заехать к дяде Гаспару и тёте Гаяне. Давно он что-то у них не был, да и их прошлое приглашение как нельзя кстати всплыло в памяти. Купив букетик цветов и литровую бутылочку красного вина, он завернул к ним. Старики обрадовались: Гаяне засмущалась и даже прослезилась, принимая подарок, а дядя Гаспар тут же повесил на дверь табличку «Закрыто», отставил в сторонку вино, купленное Алеком, спустился вниз, в погреб, и принёс оттуда графинчик с тёмным коньком или бренди, сразу и не разберёшь.
Напиток оказался таким приятным
— Я родила ему первого в семнадцать лет, мы назвали его Иглесио, в честь моего кумира юности — Иглесио Карнавальо, ты слыхал о таком? О! Божественный голос, я дважды была на его концертах, а однажды мы с девками даже…
— Моя дорогая Гаянэ, свэт моих очэй, расскажи парню интерэсное щто-то, а не про твои хали-гали! — поднял вверх бокал Гаспар, выпил из него глоток и снова откинулся в мягкое массажное кресло. — Начала про дэтэй, так нэ скачи по карнавалам, а так и скажи — у нас два сына и ровно столько же дочь. Старшего зовут так-то, остальных так-то. Нэ знаэт Алек этого петуха-певца-танцора, зачем ему твои истории?
— Ай, тебе лишь бы перебить, — махнула рукой Гаяне. — Дай мне дорассказать мальчику про концерт, ему точно будет интересно, какие они раньше были. Нынче таких днём с огнём не сыщешь!
— Куда ему это?! — спорил с ней Гаспар, — Где ему это надо?! Зачем сорить бэседу тем, что нэ интэрэсно человэеку, а? Скажи ей, Алек, дорогой!
— Дядя Гаспар! — вдруг вклинился в их спор Алекс. — Тётя Гаяне, можно я у вас спрошу, что мне будет интересно услышать, а вам — рассказать мне? А? Чтобы без споров…
— Канэшна! — снова поднял вверх бокал хозяин дома и ещё чуток выпил. — Вот так и надо! Вот это мужское слово, маладэц! Спращивай, нэ стэсняйса, дарагой.
— Я бы тогда хотел узнать про ваших детей. У вас же их четверо…
— Четверо, да.
— А как вы любите стольких детей?
Гаспар с Гаяне непонимающе переглянулись.
— Ну, я имею в виду, ведь нельзя их всех любить абсолютно одинаково. Значит, кого-то меньше, а кого-то больше, что ли? То есть, есть какой-то не очень любимый ребёнок, или как?
— Зачем нэлюбимий? Нэт никакой нэлюбимих! — даже потряс головой Гаспар.
— Так, а как тогда вы их любите? — повторил Алек свой вопрос.
— Так и любим. Они же все разные! — тоже не поняла Гаяне.
— Ну и что?
— У тебя просто детей нет, ты не до конца понимаешь это чувство. Нельзя любить одинаково разных людей. Ты же понимаешь? Нет? Не понял? Тогда, тогда… вот смотри, я приведу тебе пример, — тоже сделала глоток из бокала тётушка и на пару
— Сестёр? — недопетрил* (не совсем точно понял смысл вопроса) Алек.
— Да, сестёр.
— Люблю.
— А ты любишь мать?
— Ну… люблю, а причём тут это?
— Согласись, что сестёр ты любишь, как сестёр, а мать — как мать, да ведь?
— Ну, как бы да…
— И так ко всему на свете нужно относиться, — легко произнесла она. — Мы любим Иглесио или Азата…
— Второго сына я назвал Азат, в чэсть дэда! — снова поднял бокал Гаспар, потряс головой и совершенно законно выпил за деда.
— Или девчонок — Франческу и Милену…
— Милена — в чэсть бабки моэй, — подлил из графина Гаспар, прищурился и показал на напиток. — Хорош? Пятнадцать лэт в дубовой бочке стоял и ещё стоит. Много. Бочка целый.
— Ничего, что я говорю, когда ты меня перебиваешь? — недовольно продолжила Гаяне. — Так вот мы любим всех, но по-разному. Только я — детей, а Гажо, по всей видимости, коньячок свой! — она показала на Гаспара, и Алекс впервые в жизни услышал домашнее имя, которым жена называла мужа.
— Эй, моя ласточка! Моя любимая Гаяне! Как же я люблю тэбя такой, когда ты злишься, э! В этий минута ты очень-очень красивый, как луч луна по глади вода.
— Да ну тебя! — засмеялась она и шутливо махнула рукой. — Вечно ты.
А Алек не унимался.
— И всё-таки, тетя Гаяне, что такое любовь? Вы знаете?
— Конечно, знаю! — тётушка даже возмутилась. — У меня муж, четверо детей, двое внуков уже, родители, родня, друзья — я много кого любила и люблю! И всех по-разному. Как я могу мужа любить, как маму? Никак. Как я могу старшего сына любить, как второго? Или как дочь? Никак. У меня с каждым из них свои воспоминания — как я переживала во время болезни, ночами держа на руках, как провожала в схолу, как ждала у окна. Помню, как бегала по траве на покосе с Иглесио, тогда других детей у меня не было, и я отдавала свою материнскую любовь ему без остатка. Как ехала с Азатом три дня без денег на поезде, ещё старом — по «железке», как её называли. Как рожала старшую дочь прямо в деревенском домике в Италии: попёрлись с Гаспаром путешествовать, когда была уже на восьмом месяце, дура. Чуть не померла во время родов, бабушка Франческа тогда еле откачала, поэтому и дочь так назвали.
— А младчую Милена — в честь мой бабка, — повторил Гаспар, потряс головой и снова выпил под укоризненный взгляд Гаяне.
— Милена у нас хрупкая в детстве была, как веточка, да и сейчас такая осталась. Поэтому я долго с ней вместе ходила за ручку, у нас до сих пор очень тесные отношения остались. Вот и выходит, что дети разные, и воспоминания разные, и ощущения тоже. Поэтому мы любим их не больше, не меньше, а просто по-разному… Я люблю не какой-то абстрактной материнской любовью, я люблю каждого из них как отдельного конкретного человека. Это позволяет мне испытывать чувства ко всем, не ограничивая себя какими-то рамками. Я и тебя люблю, дорогой мой Алек, ты же это знаешь! И мамашу твою тоже, хоть она и неправа, я так до сих пор считаю, что тебя отпустила…