Путь

Рякин Евгений Владимирович

— Бо, а почему без одного цвета?

— Потому что радуга с семью цветами — это влюблённость, а с шестью — любовь.

— Ха, интересное предположение, — усмехнулся Саша представленному. — А какой цвет исчезает, интересно?

— Красный — цвет безудержной страсти.

— А почему не фиолетовый, например, или оранжевый.

— Да ты чего, Сашка? Оранжевый исчезнуть не может, иначе он разрушит гармонию градиента, поэтому радуга способна лишиться только крайних цветов — или фиолетового, или красного. И она лишается цвета страсти и влюблённости — красного! Фиолетовый — это цвет

полного равнодушия, мы даже так говорим: «да мне на тебя фиолетово», что означает «мне на тебя наплевать». Иногда радуга любви сгорает до этого цвета и тогда, действительно, становится параллельно. Поэтому, как бы это ни звучало нелепо, когда кончается влюблённость — начинается любовь. Ведь влюблённость просто на многое закрывает глаза, а любовь любит, даже зная недостатки, прощая и принимая их.

— Да ты философ, Бо, — уважительно покивал головой Сашка.

— Да нет, просто я это на себе прочувствовала, — ответила Бо.

Повисла неловкая пауза, и вдруг девушка весело спросила:

— А ты? Женат? Дети? Внуки?

— Не, я шалопай, — махнул Сашка.

— Холостой, что ли? — уточнила она.

— Да, молодой ещё, щегол! — ответил он.

— Не хочешь об этом говорить? Ты скажи, я…

— Да всё нормально. Просто не люблю насчёт неё…

— Сам смотри, не хочешь — не рассказывай.

— Так, а ничего такого. Влюбился в девушку.

— А что она? Сбежала, или упаси боже, что-то…

— Не. Просто, как это… не было взаимности у нас.

— То есть ты её не любил? А! Это она тебя не любила?

— Да, она меня так и не полюбила, ведь я не из их общества.

— И… У вас что-то было, или это такая платоническая любовь?

— Какая платоническая? Мне ведь тридцать лет?! Конечно же было!

— Прости, не хотела тебя обидеть. И что ты? Разлюбил? Влюбился снова?

— Нет, не разлюбил. Я до сих пор её люблю, но, знаешь, уже без красного цвета.

Они улыбнулись друг другу и намёку на радугу, давно сгоревшую в солнечных лучах.

— Ты её сейчас каким цветом любишь? Оранжевым или Жёлтым?

— Я и сам не понимаю, люблю, конечно, но с открытыми глазами.

— То есть? Что значит — с открытыми глазами? Не моргая? Как удав?

— Да нет! Регулируя лобными долями активность амигдалы — вот так.

— Круто! Правда я мало что поняла! Но слово «регулируя» даёт надежду.

— Да ты всё верно поняла, люблю её, люблю, но всё же контролирую себя.

— Это радует, Сашка, это радует. Однажды… Ладно, кстати, вот мы и пришли.

И действительно, через пару шагов они вышли из леса на узкую поляну, в конце которой возвышалась громадная насыпь Союзной трассы «Путь» метров десять высотой. Слева её прерывал арочный проём, на вершине которого гудела проезжающим составом квадратная коробка закрытого моста, а под ним «путинку» прорезала небольшая речушка, шумя о камешки.

— Тут перейдём на ту сторону «Пути», там, за насыпью, в лесочке, у меня есть одно тайное местечко — можно красноголовиков настричь полную котомку, — лыбилась Бо.

— А что, разве можно перейти на ту сторону? — вдруг изумился он.

— Да, конечно. Тут речушка бежит, неширокая вроде, но на тот берег не перепрыгнешь. Строители почему-то не стали

её в трубы закатывать, мост над ней сделали. Мы сейчас её, кстати, по шлакоблокам перескочим, добрый человек какой-то проложил дорожку — вон она, видишь?

И верно. Примерно через пять минут, перескочив под мостом по квадратным здоровенным блокам, возвышающимся сантиметров на двадцать над водою по кривой диагонали вдоль течения реки, на другую сторону реки и «Пути», Александр спросил.

— Послушай, Бо, получается, что мы сейчас прошли прямо под трассой, а это значит, что Хаб уже на этой стороне?

— Да, вон он, на том холме. Видишь домишки? Это он.

— А что шумит? Та самая федеральная трасса в Союз?

— Да, собственно, Хаб благодаря ей и живёт себе потихоньку. Деревня деревней, молоко да картошку водителям продают.

— А что, в Ганзе про этот мостик не знают?

— Да как сказать? Грибники знают, а так-то кому он нужен, в лесу-то?

Александр очень медленно произнёс:

— Я скажу кому.

— Кому же?

— Мне!

*

Приехав в Ганзу, Александр попросил Бо приглядывать за Лойером и Англичанином, пока он на день-другой съездит к себе домой, в Ахею. Надо по делам. Потом расскажет.

Взял мобиль и уехал.

Всю дорогу он напряжённо думал, похлопывал себя по коленке, барабанил пальцами и стучал носком ботинка по полу. Ему нужно было найти Валеру Берета, и он знал только один способ, как до него достучаться, не привлекая внимание Аттала. Прибыв на центральный Ахейский распределительный узел, находившийся в Афоне, Доктор подождал десять минут, пока мобиль спустили с платформы и помчался до Агоры — центра кампуса. Там Саша припарковался и спешным шагом устремился в герусию, где и нашёл кабинет номер такой-то. Открыв дверь и увидев начальника, Доктор без стука зашёл внутрь и как можно наглее сказал:

— Мне нужно срочно увидеть Валеру Берета.

Сухопарый дядька за деревянным столом молча кинул усталый взгляд на вошедшего и затем снова опустил его в кипу лежавших перед собой бумаг, буркнув:

— А вас здороваться не учили, молодой человек?

— Я повторяю, мне нужен Валера Берет, — приказным тоном ответил Алекс.

— Вообще-то, Валера Берет был на Фракийском берегу.

— Есть его номер? Вернее, до него можно?..

— На Берегу нет связи, или вы и об этом ничего не знаете, так же, как и о нормах приличного поведения? — всё так же заносчиво-нейтрально произнёс дядька и в упор уставился на Доктора, но тот не отступил:

— Послушайте, дядя, вам сейчас придётся подняться с места и начать судорожно искать Валеру, потому что, если он узнает о промедлении по вашей вине, то он кое-кого взгреет по полной, — начал нагнетать Саша.

Дядя за столом не испугался. Он поцокал языком, покачал головой и спокойно ответил.

— Вы ошибаетесь, молодой невежа, меня он не взгреет, как вы говорите.

— Это интересно почему?

— Потому что я настоящий профессионал — это первое. Я трачу свой выходной, чтобы разгрести бумажки и дать отчёт, в то время как остальные, видите ли, соизволят не отвечать на звонки и…