Путанабус. Трилогия
Шрифт:
– А где фасуют этот табак в сигареты? – вмешался я, спасая Ингеборге от запрессования в комплекс неполноценности интеллектом главного местного мента.
– Здесь, в Виго, – тут же откликнулся Паулино.
– А запастись ими можно? – выдал я свое затаенное еще в ПортоФранко желание. – Желательно по оптовым ценам. Не для продажи. Тильки для сэбэ. – И тут же поправился поанглийски. – Исключительно для собственного потребления.
– А много надо?
– Да так… блоков сто.
– Ну вы и курите, Хорхе! Это же на два года хватит одному человеку, если считать по блоку
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Дай бог мне бы на год хватило. Ну так как?
– Надо подумать. – Генералкапитан обхватил своей единственной ладонью свой единственный подбородок.
– Если подумаете, то я вам продам из трофеев несколько радиостанций «Харрис». Тоже по льготной цене, – начал я торг.
– «Харрис» – это интересно, – сказал Паулино. – Я дам вам записку к генеральному директору табачной фабрики. Обычно мы не продаем «Конкисту» на сторону, пока не насытим внутренний рынок, но он сделает для вас исключение. А вы подарите ему «Календарь Зорана». Он же не получал его бесплатно, как я, – смеется.
– Легко, – ответил я.
– Вот видите, как все хорошо устраивается, когда люди понимают друг друга, – многозначительно улыбнулся генерал в усы.
– А вы тут, как я посмотрю, очень влиятельный человек, – подпустил я немножко лести.
– Не совсем. Просто в табачной фабрике у меня четырнадцать процентов капитала. И я там председатель совета директоров как самый крупный акционер.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 14:30.
Наконецто я навестил Наташу в госпитале. Правда, прорваться туда смог, только запустив вперед Ингеборге, которая все и разрулила.
Мне дали на свиданку десять минут, и ни секундой больше. Под надзором. И то хлеб.
И вот я наконецто весь в белом гостевом халатике рассекаю по коридору первого этажа сефардского госпиталя, выдерживая направление на Наташкин кубрик. В одной руке у меня корзинка со свежими фруктами, по дороге закупленными на рынке. В другой – большая чайная роза, которую я без зазрения совести срезал через кованую решетку одного симпатичного особнячка. Также по дороге со стрельбища.
А на лице – дурацкая улыбка ребенка, который наконецто сделал, что хотел и чего ему давно не разрешали.
Наташку о моем приходе своевременно предупредили и, думаю, держалито меня столько времени на улице непременно для того, чтобы дать девчатам ей на лицо марафет навести. «Боевая раскраска» получилась несколько вульгарной, на мой вкус, но Наташка хоть не истерила оттого, что плохо выглядит в моих глазах.
И стул заранее поставили мне возле ее кровати.
Позаботились.
Лучше бы удалились, а то встали парадом вдоль стеночки: медсестра, очередная каргасанитарка, Ингеборге, Буля и Альфия. Ну, и фиг с вами, золотые рыбки. Это вам всем развлечение, а мне – жизнь.
Сел, улыбаясь и глядя в огромные Наташкины глаза, подсунул чайную розу ей под нос, слегка поводя цветком под ноздрями, приговаривая:
– Понюхай, чем пахнет. Узнаешь
Наташа втянула воздух ноздрями и ответила неопределенно:
– Цветком и свежестью.
– Дурочка, – засмеялся я, – тобой пахнет.
Дурацкая шутка, конечно, но настроение девушке я поднял. Вон как заулыбалась во все тридцать два зуба.
– Чего пришел?
Ты гляди, на комплименты девушка нарывается, видать, действительно на поправку пошла.
Вздохнул и сказал, что думал, несмотря на зрителей у стены:
– Пришел сказать, милая, что люблю тебя. Что жду не дождусь, пока тебя отсюда выпишут. Что скучаю по тебе до того, что ты мне постоянно снишься. И еще – сказать тебе спасибо от всех нас за твой подвиг, который всех спас. Мы все твои должники.
Наташка взяла мою руку с цветком в ладошку:
– Спасибо тебе, Жорик, что не бросили меня тут одну.
– Разве можно тебя тут бросить? Окстись. Тем более одну. Ты со мной, милая, пока смерть не разлучит нас. В болезни и здравии, в богатстве и бедности.
– Что вы тут будете делать, пока я в госпитале валяюсь? – проявила Наташа интерес к нашему бытию.
– Ждать, пока ты не выздоровеешь. Без тебя никто никуда не поедет.
И смотрим друг другу в глаза.
И млеем от близости.
И хорошо нам.
Наверное, про такие минуты и говорят, что это счастье.
– Все, время, – вторглась в наше приватное пространство медсестра.
Я поднялся со стула, наклонился над девушкой и поцеловал ее в заскорузлые губы. Такие родные губы. Правда, излишне напомаженные.
И пообещал:
– Жди, завтра я снова приду.
– Буду ждать, – ответила мне Наташа, улыбаясь и с надеждой глядя мне в глаза. – Знай, я люблю тебя.
Мы снова поцеловались, и я под мрачными взглядами медперсонала вышел в коридор.
Убил бы, на фиг, кайфоломовых.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 15:15.
Обедали в симпатичном семейном ресторанчике в самом центре Виго, недалеко от госпиталя. «Gitano's radjah» назывался. Небольшом, столиков на пять, среднеевропейском семейном кабачке, без какоголибо национального колорита в интерьере. Но кормили в нем весьма прилично. И вина типа Риохи мы также усугубили по бокальчику, чтоб вкуснее было. Хорошее вино попалось, забыл только спросить официантку, местное оно уже или все же изза «ленточки». Ну да ладно, по чеку узнаю, по выставленной цене.
Официантка была одета на контрасте со скучным интерьером оперной цыганкой. В пестрой широкой юбке до полу, белой рубахе с широкими рукавами до запястий и жилетекорсете на шнуровке спереди, кокетливо завязанной на уровне груди ослабленным узлом. С шелковой шалью на бедрах вместо передника. В черных волосах была закреплена небольшая красная роза над левым ухом. Живая. Кажется, такой сорт называется Мерседес. И толстый слой яркокрасной губной помады на губах в тон цветку. В ушах – массивные золотые серьги без камней. На обоих запястьях – куча тонких, мелодично звенящих золотых браслетов.