Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Однако в ее поведении никакой цыганщины не было замечено. Спокойно взяла у нас заказ и быстро обслужила, без «выходов».
Припомнилась тут сценка из студенческой жизни. Как возвратившись из геологической экспедиции, после получения окончательного расчета в Москве, ввалились мы всей студенческой братией в ресторан «Славянский базар». И когда халдей соизволил взять у нас заказ, ктото из компашки взял и выпендрился:
– А поросенка!
Официант невозмутимо уточнил:
– С выходом?
– А с выходом! – только что шапку на землю не бросили.
Сидели.
Ели.
Пили.
А
Приблизительно через час, не раньше, видать, ждали хитрые, чтобы мы водочки поднабрались, вываливается с кухни в зал пестрая толпа цыган с гитарами. А с ними цыганки с подносами, на которых по четверти молочного порося с гречневой кашей. И на ходу слабали они нам чтото непонятное на языке ромэлов, юбками тряся, браслетами звеня, гитарами мурча, заливисто при этом всем табором визжа и подпрыгивая… Вот такой вот поросенок «с выходом» оказался.
Потом я счет из ресторана долго хранил и всем показывал. «Выход» стоил в семнадцать раз дороже самого блюда, тоже не дешевого. Но это еще честное московское разводилово.
Все успели проголодаться, и обед прошел в строгом соответствии с пионерским принципом: «когда я ем – я глух и нем». Только приборы постукивали по тарелкам.
Мы не стали заморачиваться с ожиданием приготовления блюд и выбрали «дежурную котлету». И вино. Однако кормили нас довольно вкусно. Острым супом из красной свеклы с капустой – чтото среднее между щами и борщом. На второе значились зразы из овощей, картофеля и «баранины». Картофель был местный, дикий и мелкий. Подозреваю, что и «баранина» тоже недавно бегала в пампасах за городом. Тут, на Новой Земле, в отличие от Старой, дичь стоит намного дешевле мяса домашних животных. Мало еще их тут, и к ним труд приложить надо. А дикое само растет. Всех трудов – удачно выстрелить по месту.
Когда трапеза плавно докатилась до кофе, Ингеборге, несмотря на присутствие за столом кирасир, вдруг выпалила порусски:
– Теперь я за тебя спокойна, Жорик. Ты в надежных руках.
– Спасибо, – ответил ей поанглийски, намекая на то, что мы тут не одни в компании.
– Плевать, – отмахнулась девушка в ответ на мой намек и продолжила вещать на языке моих осин: – Перетопчутся. Тем более у нас с тобой больше не будет такой возможности серьезно поговорить. Я и так со вчерашнего вечера этот разговор все откладываю.
– Ладно, излагай. – Я также перешел на русскую мову.
Сумела заинтриговать.
– Если ты помнишь, то ты мой должник дважды, – выпалила литовка. – Первый твой долг я реализовала ночью. А второй твой долг покроется тем, что ты не будешь препятствовать тому, что я от вас уйду.
– Куда уйдешь? – Нет, это просто пыльным мешком по голове!
– В Палангу. Я не хочу в Одессу. Пока ты валялся тут без сознания, я не удержалась и съездила на экскурсию в литовский анклав и там поняла, что хочу жить среди звуков родной речи. Тем более что по вечерам они там поют политовски на набережной, хором, очень тихо и красиво, а мне этого, как оказалось, так не хватало все эти годы. Я больше не хочу быть эмигранткой. Я хочу жить среди СВОЕГО народа. Прости
– Что ты будешь там делать?
– Шпроты коптить, – и улыбнулась мне очень мило; если бы я ее не знал, то сказал бы – наивно.
– Значит, ты всетаки шпротная, – усмехнулся я, припомнив гаремные баталии трехнедельной давности.
– Выходит так, что шпротная, – засмеялась девушка в голос, – только уже не млять, а порядочная женщина, бизнесвумен, входящая в сливки местного истеблишмента по статусу владелицы стекольного завода. Надо будет соответствовать. Наверное, даже замуж выходить. – Последнюю фразу она произнесла просто горестным тоном.
– Неужели двести экю за час не дают? Ну, и жмоты эти твои жмудины, – не удержался я от подколки.
– Я теперь сама намного больше заработаю, даже не раздвигая ног, – глаза у девчушки сузились, а речь стала жестче, – и мужики у меня теперь будут только такие, кто мне самой нравится. Вот как ты, например. Но ты не останешься со мной кильку коптить.
Я только головой покивал, подтверждая, что кильку коптить – это не мое.
– А тебе так резко менять жизнь не влом? – на всякий случай спросил, понимая, что решение ею уже принято. – Как же твоя тяга к красивой жизни?
– Ты забыл? Я рабочая девочка с рыбачьего поселка. Я люблю запах моря, гниющих водорослей, мокрых сетей и копченой рыбы. Я в этих запахах выросла. Я сбежала оттуда только потому, что там не стало работы после независимости. Вообще никакой работы. Вот увидишь, я тут еще баркас куплю и сама буду в море ходить на промысел.
– Что делает твой стекольный завод?
– Все. Очень универсальное оборудование и производительность на вырост. Хорошее оборудование. Испанское. Рассчитанное на минимум обслуживающего персонала. Мне просто повезло купить недорого такое предприятие.
– Наверное, все свои деньги, полученные за квартиру, туда вбухала?
– Почти, но орденский банк мне дает льготный кредит за то, что я поднимаю разорившееся предприятие перерабатывающей промышленности. О как! Всего за семь процентов годовых он обеспечивает меня оборотными средствами. И даже за три процента, если я не буду выходить за лимит. Пятнадцать процентов всевозможных налогов, остальное – все мое, и я его не упущу.
– А с крышками как? Помню, это всегда было проблемой для консервов в стеклянной таре.
– Первое время можно обойтись стеклянными крышками с проволочным зажимом. К тому же рядом, в Портсмуте, тонкую жесть уже катают, даже с оловянным покрытием, но делать целиком жестяную банку сейчас невыгодно. Стекло дешевле выходит. Да и аппарат для вакуумной винтовой закрутки вместе с заводом достался, так что и на резинки затрат не будет. Все подготовил мой предшественник как надо. Только вот не бизнесмен он. Решил консервному заводу конкуренцию составить с эксклюзивным товаром. Понадеялся на местное оливковое масло от первого местного урожая… Кстати, ты знаешь, что олива плодоносит только на восемнадцатый год?