Путанабус. Трилогия
Шрифт:
И достал из пакета третий стакан. Их только по полудюжине продавали в целлофан запечатанными. Я еще ругаться начал тогда с продавцом, что мне всего два стакана надо… А вот гляди ж ты – пригодились.
Падре пытался протестовать руками, но под моим напором сдался.
– Разве что на самое донышко. Все же у меня уже не то здоровье, чтобы на такой жаре водку пить.
Я расстелил между нами на лавочке платок, выложил из пакета на него парочку помидорин. Порубил их пополам «кабаром».[416] Отрезал хлеба. Потом налил водки.
Молча выпили.
Закусили помидоркой без соли.
– Какая она была? – спросил священник.
– Удивительная, светлая и правильная, – ответил я, улыбнувшись. – Вся какаято утренняя. Ее нельзя было не любить. И без нее я не представляю, как мне жить дальше. Что делать?
– Жить и помнить, – наставительно сказал падре, – чтобы быть достойным ее жертвы, которую она положила на алтарь любви и дружбы.
Ааа… Все мне сейчас одно и то же говорят. И нет в этих словах мне утешения. Ни в каких словах сейчас не будет утешения. Рана душевная также требует времени на заживление, как и рана телесная. Но все равно надо поблагодарить этого неравнодушного ко мне человека.
– Спасибо вам, святой отец, за участие. А я ведь даже не знаю, как вас зовут. Кого в молитвах поминать.
– Когда я монашеский постриг принимал, меня Ингацио нарекли. А здесь я настоятель этого маленького храма и епископ этого большого города. Окормляю по мере сил свою паству.
– Святой отец, что с нами происходит? Куда мы катимся? В кого превращаемся? Со времен Древнего Рима над покойником должны были сказать похвальное слово ему. А вчера? Я – ладно, у меня горло перехватило от горя, и то себя корю. Но остальные так стояли и молчали как отара ягнят. Никто даже слова о ней не сказал над ее могилкой. И я не потому это сейчас говорю, что мне за мою Наташку обидно, а потому, что в последние годы это повсеместное явление у нас на Старой Земле. Словно мы не от своих родителей произошли.
– Каждой темпоре – свой морес. – Отец Игнацио слегка улыбнулся собственной шутке юмора. – Лишь только слова Бога Живого остаются неизменными.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 6 число 6 месяца, пятница, 19:44.
Сегодня стрелял долго и так, будто все мишени – мои личные враги, убившие мою любимую девушку. И это остервенение мое не осталось без внимания.
– Да ты, Хорхе, никак решил обогатить мое стрельбище? – раздался за плечом голос генералкапитана.
Он своей единственной рукой как раз смахивал со стола дюжину пустых коробок от практических патронов.
– Тебе разве плохо? – ответил я, не поворачиваясь, всаживая пулю за пулей из «лахти» в один и тот же гонг, мне тон его звука очень нравился.
– Дай стрельнуть из этого чуда, – попросил Паулино.
– На, не жалко.
Я заменил магазин на снаряженный, передернул затвор и положил пистолет на стол.
Генералкапитан
– Удобно. Почти как «люгер». Только тяжелее.
Вскинул пистолет и выбил звук из восьми гонгов на разном расстоянии.
Потом поцокал языком в восхищении:
– Точный аппарат.
– Только не для этого климата делан, – вставил я свою реплику. – Арктический девайс. На холоде нет отказов, а вот как он поведет себя в джунглях – кто его знает?
– Все равно приятно в руке подержать. Удобно. Тоже трофей?
– Он самый, с натурального финна.
– Почему ты решил, что с финна?
В ответ я просто достал из кармана и продемонстрировал Паулино зажигалку со свастикой. Типичной финской свастикой с «обкусанными» концами.
Заодно и сигареты оттуда вытянул и прикурил, раз сам не стреляю.
А вот сказал совсем другое:
– Почему у тебя в лавке нет практических патронов семь шестьдесят пять на двадцать два миллиметра?
– Редкий калибр. Демидовск не делает. А за «ленточкой» они и по тем деньгам дорогие. Смысла нет. За последние четыре года ты первый, кто о них спросил. – И он кивнул на семьсот двенадцатый «маузер». – А из этого дашь шмальнуть?
– Одиночными или очередями?
– Одиночными. Куда мне, однорукому, очередями…
Вставил в пистолет магазин на десять патронов. Перевел флажок на одиночный огонь – сам только что очередями стрелять из него тренировался, и положил «маузер» рядом с «лахти».
– Мечта, – восхищенно произнес Паулино, прицеливаясь. Я дождался, пока «генерал капитанский» отстреляется, и спросил:
– Ты радиостанции покупать будешь?
– Посмотреть бы… – процедил Паулино, – пощупать.
Торгаш прям, а не мент.
– Не проблема. Только уговор: покупаешь как целые, так и разбитые – на запчасти.
– Разбитые, как я понимаю, это совсем другие деньги? – начал торг генералкапитан.
– Сторгуемся, – ответил я неопределенно. – Только это не мое, а отрядное имущество, так что приготовь наличные. У отряда счета в банке нет.
– Если куплю, то за этим дело не встанет, – кивнул он, подтверждая свои слова. – Что еще у тебя на продажу?
– Автоматы советские калибра пять сорок пять миллиметра – четыре штуки и патроны к ним с бакелитовыми рожками.
– Нет. У нас, сам видел, все вооружены «Сетме эл си»[417] или ее немецким клоном от «Хеклер унд Кох» под натовский патрон пять пятьдесят шесть миллиметра. Так что стандарт мы разбивать не будем. Даже хорошими советскими автоматами.
– Тогда чего тянуть кота за яйца, – внес я новое предложение. – Поехали, все сам руками пощупаешь. Заодно и поужинаем.
И стал собирать свои пистолеты в оружейную сумку. Дома их почищу, после бизнеса.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.