Путём всея плоти
Шрифт:
Итак, говоря в общем и целом, я не склонен быть к нему таким суровым, каким был мой отец. Суди мы о нём по сколько-нибудь высоким стандартам — и он пустое место. Суди мы о нём по стандартам обычным, усреднённым — и мы не обнаружим в нём особого порока. То, что я сказал в этой главе, я сказал раз навсегда, и прерывать нить своего повествования, чтобы повторять это снова, не стану. Пусть это будет молчаливым свидетельством в поправку к скороспелому вердикту, который читателю захочется вынести в отношении не только мистера Джорджа Понтифика, но и Теобальда с Кристиной. А теперь я продолжу мой рассказ.
Глава XX
Рождение сына открыло Теобальду глаза на многое, о чём он до тех пор разве что смутно подозревал. Он, например, и понятия не имел о том, какой докукой может быть младенец. Дети являются на свет всё-таки очень неожиданно и всё на свете переворачивают вверх дном; почему бы им не подкрадываться незаметно, не сотрясая с такой силой всего нашего домашнего устройства? К тому же Кристина далеко не сразу оправилась от родов; несколько месяцев она проболела; и это тоже была докука, да
Спустя около года после рождения Эрнеста родился ещё один ребёнок, тоже мальчик, которого окрестили Джозефом, а ещё менее чем через год — девочка, которую назвали Шарлоттой. За несколько месяцев до её рождения Кристина гостила у семейства Джона Понтифика в Лондоне и, памятуя о своём положении, провела немало времени на выставке в Королевской академии, рассматривая образцы женской красоты в изображении академиков, ибо уже решила про себя, что на этот раз у неё будет девочка. Алетея пыталась отговорить её от этого, но она настаивала на своём, и, конечно же, девочка родилась дурнушкой; впрочем, не скажу, были ли виной тому картины или что другое.
Теобальд никогда не любил детей. Ну, не нравились они ему. Он всегда старался убежать от них как можно скорей, и они от него; почему, ну почему, спрашивается, не могут дети являться на свет уже взрослыми? Если бы Кристина могла родить парочку вполне уже взрослых служителей церкви в сане священников, умеренных взглядов, но склоняющихся к евангелизму, с хорошим бенефицием и вообще во всех отношениях точная копия Теобальда — ну что ж, тогда в этом был бы какой-то смысл; или, скажем, если бы можно было покупать готовых детей в магазине с широким выбором пола и возраста, тогда бы ещё ничего; но чтобы непременно делать их дома и каждый раз начинать с самого начала — нет, такая постановка вопроса Теобальда не устраивала. Он чувствовал себя теперь так же, как тогда, когда от него требовалось взять и жениться на Кристине: всё давно уже идёт, как идёт, ну и шло бы себе дальше. В случае с женитьбой ему пришлось притворяться, будто ему самому это по душе; но времена изменились, и если теперь ему что-то не нравилось, к его услугам были сотни безупречных способов выразить своё неудовольствие.
Возможно, было бы лучше, если бы в свои юные годы Теобальд хоть немного противился отцу; а поскольку он не противился, то и от своих детей ожидал безоговорочного себе повиновения. Он считает себя, говорил он (и Кристина), более снисходительным отцом, чем был по отношению к нему его отец; опасность таится, говорил он (и опять-таки Кристина), в его слабости слишком потакать детям; ему надо отслеживать это в себе, ибо нет важнее обязанности, чем обязанность приучить ребёнка во всём слушаться своих родителей.
Незадолго до того он где-то прочёл об одном путешественнике, который, находясь в одной из своих экспедиций по отдалённым районам Аравии и Малой Азии, набрёл на небольшую христианскую общину, состоявшую из удивительно сильных, здравомыслящих, трудолюбивых, обладающих прекрасным здоровьем людей, которые оказались прямыми потомками Ионадава, сына Рехава [93] ; а вскорости после того в Бэттерсби появились два человека, одетых по-европейски, но явно восточного вида и с сильным акцентом; они представились выходцами как раз из того самого народа и собирали пожертвования в фонд содействия обращению их соплеменников в английскую ветвь христианской религии. Правда, они оказались мошенниками и самозванцами, ибо, когда Теобальд пожертвовал им фунт стерлингов, а Кристина пять шиллингов из собственного кармана, они тут же пропили эти деньги в соседней с Бэттерсби деревне; и всё равно, это обстоятельство отнюдь не умаляет истинности рассказа восточного путешественника. И потом, был ещё Рим, чьё величие, надо полагать, зиждилось на здоровом авторитете главы семейства и его власти над всеми домочадцами. Порой римляне даже убивали своих детей; это, положим, слишком, но ведь римляне не были христианами, откуда же им знать.
93
Иер 35:6 и сл. «Ионадав, сын Рехава, отец наш, дал нам заповедь, сказав: „не пейте вина ни вы, ни дети ваши, вовеки; и домов не стройте, и семян не сейте, и виноградников не разводите, и не имейте их, но живите в шатрах во все дни жизни вашей“» и т. д.
Практическим выводом из всего вышеизложенного стало твёрдо сложившееся у Теобальда — а следственно и у Кристины — мнение, что их обязанность — с самого младенчества начинать воспитывать детей в должном духе. Первые же ростки самоволия необходимо тщательно отслеживать и тут же, не давая им времени произрасти, вырывать с корнем. Эта окостеневшая метафора-змея уютно пригрелась на груди Теобальда.
Эрнест ещё не начинал ползать, а его уже научили стоять на коленях; он ещё не умел как следует говорить, а его уже научили лепетать «Отче наш» и «Общее исповедание грехов». Возможно ли, что его учили всему этому слишком рано? Нет. Ведь если он не мог сосредоточиться или его подводила память, то это как раз и были те самые сорняки, грозившие разрастись слишком быстро, если их немедленно не выполоть, а единственный способ их выполоть — это выпороть ребёнка,
Что же до самого малыша, то он был от природы уравновешен и души не чаял в своей няньке, в котятах, щенках — словом, во всех существах, по доброте своей позволявших ему себя любить. Он любил тоже и свою мать, в отношении же отца, как он рассказывал мне много позже, не помнил никаких чувств, кроме страха и желания скукожиться и исчезнуть. Кристина не имела возражений против трудности задач, возлагаемых на сына, ни также против нескончаемых порок, которые считались необходимыми во время уроков. Мало того, когда в отсутствие Теобальда уроки поручались ей, она обнаружила, к великой своей скорби, что порка — это единственная доступная методика, и она применяла её не менее эффективно, чем сам Теобальд; правда, она, в отличие от Теобальда, любила мальчика, и понадобилось много времени, пока ей удалось уничтожить всякое чувство привязанности к себе в душе своего первенца. Но старалась она изо всех сил.
Глава XXI
Поразительно! Ведь она считала, что души в нём не чает, и действительно любила его — во всяком случае, больше всех своих детей. Теория у неё была такая: столь самоотверженных и преданных родителей, как она и Теобальд, так заботящихся о высшем благе для своих детей, доныне свет не видывал. Эрнесту, конечно, уготовано великое будущее. Тем более необходима строгость, чтобы с самого начала охранить его от всяческого зла. Позволить себе роскошь строить воздушные замки, как строили до прихода Мессии иудейские матроны, о которых мы читаем в Книге, она не могла, ибо Мессия уже приходил; но вскорости ожидалось Второе пришествие и начало Тысячелетнего царства — никак не позднее 1866 года, когда Эрнест будет как раз в подходящем возрасте, и возвестить его приближение должен будет какой-нибудь современный Илия [94] . Бог свидетель, она никогда не уклонялась от мученического венца для себя и Теобальда, не уклонится и для сына своего, буде его жизнь понадобится для служения Искупителю. О нет! Если Бог повелит ей принести в жертву своего первенца, как Он повелел Аврааму, она отведёт его к Пигберийскому маяку и вонзит… нет, только не своею рукой, но оно и не понадобится… рука найдется… Ведь не зря Эрнеста крестили водою из Иордана. И устроила это не она и не Теобальд. Они ни о чём подобном не помышляли. А просто, когда понадобилась вода из священной реки для священного младенца, то нашёлся канал, по которому она притекла из далёкой Палестины через моря и земли к дверям дома, где лежал этот младенец. Что и говорить, это было чудом. Да, чудом! Чудом! Теперь это для неё очевидно. Иордан вышел из своего русла и притёк к её дому. И не надо, не надо спорить, будто никакого чуда не было. Чудеса никогда не происходят без материальных носителей; различие между верующими и неверующими в том, что первые могут увидеть чудо там, где вторые не могут. Иудеи не увидели чуда даже в воскрешении Лазаря и в окормлении пяти тысяч. Семейство Джона Понтифика никогда не увидело бы чуда в деле с иорданской водой. Сущность чуда не в том, что для него не используются материальные носители, но в использовании этих носителей для великой цели, которой без вмешательства свыше было бы не достичь; так, совершенно очевидно, что доктор Джонс не стал бы привозить воду из Иордана, если бы его не направляли свыше.
94
Мф 17:11.
Надо бы сказать Теобальду, чтобы и он увидел всё это в… а впрочем, может быть, и не надо. Женская интуиция в таких вещах глубже и безошибочней мужской. Женщина более мужчины наделена всей полнотой Божественного. Ах, почему они не сохранили, как сокровище, эту воду после того, как использовали! Ни за что, ни при каких обстоятельствах её не следовало выливать, а ведь вылили! Впрочем, может быть, и это к лучшему — может быть, это было дано им в искушение, чтобы они придали воде неподобающе много смысла, а в этом духовная опасность — может быть, духовная гордыня, смертный грех, который она ненавидела и которого страшилась пуще всех остальных грехов. Что же до канала, по которому Иордан притёк в Бэттерсби, то он ничуть не значительней той земли, по которой протекает река в самой Палестине. Доктор Джонс — человек мира сего, суетный, и даже весьма, и таким же, к сожалению, был её свёкор, хотя и в меньшей степени: в глубине души, несомненно, человек духовный, и с возрастом становившийся всё духовнее, а всё же испорченный сим миром, кроме, может быть, последних нескольких часов перед смертью, тогда как они с Теобальдом всё отдали ради Христа. ОНИ — не от мира сего. Во всяком случае, Теобальд. Она тоже, и она чувствовала, что возросла в благодати с тех пор, как перестала есть удавленину и кровь — это как омовение в Иордане по сравнению с омовением в Аване и Фарфаре, реках Дамасских [95] . Её сын никогда не прикоснётся к задушенной птице и кровяной колбасе — уж об этом-то она позаботится. Пока у него режутся зубы, надо добыть для него коралловую кусалку из окрестностей Яффы, там, на тех брегах, водятся коралловые насекомые, так что, если постараться, достать можно; надо написать доктору Джонсу — и прочая, и прочая. И так часами, изо дня в день, год за годом. Нет, правда, в меру своих способностей любить, миссис Теобальд любила своего ребёнка великой любовью, но эти её мечтания! по сравнению с ними самые фантастические сновидения выглядели бы скучной повседневностью.
95
4 Цар 5:12.