Путешественница
Шрифт:
– На ваш взгляд, эта книга так велика, поскольку описанный в ней предмет настолько непрост? – спросил Грей и, наклонившись, прикурил от свечи, стоявшей на небольшом столе, сигару. – Однако на такую же толстую книгу издатели потратили много денег, а читателю придется потратить много сил.
Фрэзер улыбнулся. Он не курил и, увидев сигару Грея, заявил, что будет пить портвейн, поскольку только его вкус не перебьет запах табака.
– Сколько страниц в этом томе? Тысяча двести? По-моему, да. Мне кажется, трудно с точностью и подробно передать сложные жизненные коллизии в ограниченном
– Согласен. Впрочем, на это можно возразить, что мастерство писателя и состоит в тщательном выборе подробностей. Однако согласны ли вы, что чем толще книга, тем яснее это говорит о неспособности автора выбрать такие детали, необходимые для создания художественного образа, что само по себе свидетельствует о недостаточном мастерстве?
Собеседник задумчиво отпил несколько маленьких глотков темного портвейна и, помолчав, ответил:
– Честно говоря, я видел сочинения, о которых можно сказать именно такими словами. Нагромождая подробности, их авторы пытаются убедить читателей в достоверности написанного. Но с Ричардсоном, мне кажется, все совершенно по-другому. Персонажи детально описаны, и все выведенные сцены обязательны для сюжета. Но право же, чтобы всесторонне и правдоподобно рассказать некоторые истории, необходимо много времени и места.
Фрэзер отхлебнул портвейна и засмеялся.
– Впрочем, майор, я должен сознаться: есть определенные личные обстоятельства, связанные с этой книгой. Принимая во внимание условия, в которых я читал «Памелу», должен сказать, что меня бы только порадовало, если бы она оказалась вдвое длиннее.
– А что это за условия?
Майор Грей вытянул губы и выпустил из них к потолку ровное кольцо дыма.
– Я семь лет прожил в горной пещере, – улыбнулся шотландец. – Нечасто случалось, что мне в руки попадало больше трех книг одновременно, и мне требовалось растянуть чтение на несколько месяцев. Да, я предпочитаю толстые книги, но вынужден признать, что это не главное их достоинство.
– Разумеется, – согласился Грей.
Прищурившись, он проследил за первым колечком и пустил ему вслед еще одно. Дым отклонился от цели, и его снесло вбок.
– Помню, – продолжил майор, изо всех сил затягиваясь, отчего говорил с долгими паузами, – как подруга матери, леди Хенсли, увидела эту книгу в гостиной…
Наконец Грею удалось выпустить новое кольцо дыма, которое точно попало в первое и превратило его в маленькое бесформенное облако. После этого майор довольно хмыкнул и сказал:
– Это была леди Хенсли. Она взяла книгу, в ужасе, как часто делают дамы, глянула на нее и произнесла: «Графиня! Как вы не боитесь читать такую большую книжку! Думаю, я бы никогда не осмелилась даже начать чтение такого толстого романа».
Грей весьма похоже передразнил пронзительный голос леди Хенсли, отчего даже закашлялся.
– А моя матушка ответила на это, – произнес он обычным голосом: – «Не беспокойтесь, дорогая, вам бы все равно было ничего не понятно».
Фрэзер рассмеялся и закашлялся от табачного дыма, разрушая очередное выпущенное кольцо.
Грей быстро погасил сигару и поднялся.
– Нам как раз удастся сыграть быструю партию, пойдемте же.
Фрэзер
В тот раз он попытался разыграть гамбит Торремолиноса, опасный дебют, который начинался ходом коня на королевском фланге. В случае удачи такой ход создавал возможность своеобразной комбинации ходов ладьи и слона, которая могла привести к удаче в зависимости от положения фигур между королевским конем и пешкой королевского слона. Грей нечасто прибегал к этому гамбиту, поскольку он не предназначался для любителя среднего уровня (каковым он сам и являлся), ум которого не был настолько быстр, чтобы увидеть тайную опасность со стороны коня. Эта комбинация была оружием, направленным на умного и проницательного противника, а три месяца еженедельных сражений за шахматной доской прекрасно научили Грея, что за ум противостоит ему с той стороны стола, уставленного резными фигурками.
На предпоследнем ходе майор, чтобы не выдать волнения, принудил себя дышать, а почувствовав на себе взгляд Фрэзера, отвел глаза. Грей отвернулся, налил в оба стакана портвейна и стал внимательно смотреть, как поднимается уровень темного напитка.
Пешка или конь? В кудрях Фрэзера, задумчиво качавшего головой над фигурами, мелькали рыжие искры.
Конь или пешка? Победа или поражение?
Фрэзер медленно поднял руку, и сердце майора замерло. Рука зависла над доской – и взялась за фигуру.
За коня.
Грей не сумел сдержаться и испустил ликующий вздох. Шотландец быстро поднял глаза, но было уже поздно. Пытаясь не слишком демонстрировать радость, майор провел рокировку.
Нахмурившись, Фрэзер уставился на шахматное поле и стал быстро просчитывать варианты, переводя взгляд с одной фигуры на другую.
Наконец он понял, чуть дрогнул, оторвался от шахмат и удивленно посмотрел на соперника.
– Эге, да вы, смотрю я, хитрый мошенник, – с уважением сказал Фрэзер. – Где же вы выучились этаким дьявольским трюкам?
– Меня научил старший брат, – ответил Грей. Обрадованный победой (как правило, он выигрывал не чаще трех раз из десяти, и потому выигрыш был особенно приятен), он утерял свойственную ему бдительность.
Усмехнувшись, Фрэзер протянул длинный указательный палец и аккуратно положил на поле своего коня.
– Да, такой человек, как лорд Мелтон, вполне способен на нечто в этом роде, – заметил он как бы между делом.
Грей остолбенел. Увидев его состояние, Фрэзер вопросительно поднял бровь.
– Вы же говорили о лорде Мелтоне? – поинтересовался он. – Или у вас есть еще один брат?
– Нет, – ответил Грей онемевшими (видимо, из-за выкуренной крепкой сигары) губами. – Нет, у меня только один брат.
У него снова сжалось сердце, однако теперь совсем не от радости. Так что же, выходит, этот проклятый шотландец все это время знал, кто он такой?
– Учитывая обстоятельства, наша встреча получилась довольно краткой, – сухо произнес Фрэзер. – Но незабываемой. – Посмотрев на Грея, он поднял к губам свой стакан и отпил глоток. – Что же, неужто вы не знали, что на Каллоденском поле я встретил лорда Мелтона?