Путешественник из ниоткуда
Шрифт:
В двух словах я объяснил ему суть дела.
– А, ваша невеста! – воскликнул Былинкин. – Очень, очень привлекательная особа!
И в свой черед припал к ее руке.
– Вообще-то она мне не невеста, – сердито сказал я. – Мы только сегодня с ней познакомились.
– Толкуйте, толкуйте! – проворчал Щукин. – А то я, признаться, грешным делом уже решил, что господин Корф явился по нашу душу.
От избытка чувств Былинкин, должно быть, слишком стиснул руку богатой наследнице, потому что она пискнула, взмахнула второй рукой, в которой держала книги, да так неловко, что одна
– Ах, черт! – воскликнул Ряжский, бросаясь обратно к столу. – Бумаги!
– Ах, какой я неловкий! – простонала Изабель, глядя на учиненный ею разгром.
Мы с Былинкиным бросились спасать бумаги. Француженка поспешила нам на помощь и прежде всего уронила на ковер чернильницу.
– Ах! – пролепетала Изабель, хватаясь за голову.
– Ничего, ничего, – сипел Былинкин, – сейчас мы чернила затрем... осторожненько...
От его движений чернильная лужа на ковре стала еще шире. Ряжский, глядя на его действия, только покачал головой.
– Пропал ковер, – сказал Суконкин. – Был да сплыл.
– Похоже на то, – согласился Щукин. – Ну-с, Григорий Никанорович, как только господин Корф объявится, дайте мне знать. Смерть как любопытно, что же в самом деле им надо.
Он удалился вместе со своим приятелем брандмейстером, а мы попытались привести кабинет в порядок. Подбирая с пола книги, Изабель стала коленом в чернильную лужу.
– Мадемуазель, – простонал Былинкин, – votre robe... [35]
35
Ваше платье (франц.).
– Ах, ничего, – ответила она по-французски, мельком взглянув на пятно. – Куплю другое!
Затем поправила очки и победно воззрилась на нас. Ряжский перебирал на столе спасенные бумаги.
– Ради бога, простите, Григорий Никанорович, – начал я. – Я и в мыслях не имел, что она может прийти сюда.
– Боже мой, какие пустяки, – отмахнулся он, и тут же морщинка озабоченности прорезала его переносицу. – Телеграмма! Секретная! Где она?
Былинкин нырнул под стол, я стал смотреть под креслами, не обратив внимания на то, что мадемуазель Плесси держит в руках какой-то листок и с любопытством разглядывает его.
– Что тут у вас, мадемуазель? – спросил Ряжский, подходя ближе. – О, пардон! Это мое.
Она с улыбкой отдала ему листок, который держала вверх ногами.
– Нашел, – сообщил Ряжский, поворачиваясь к нам. – Никита Егорыч! Что вы все там елозите по ковру? Бросьте, завтра же я велю постелить другой ковер. По поводу портрета я вам уже сказал. Насчет доклада вы, Аполлинарий Евграфыч, тоже предупреждены. Надеюсь, ваши личные дела вас не слишком отвлекут! – И покосился на Изабель, которая стояла, держа в руках книжки, и переводила взгляд с одного на другого.
– Григорий Никанорович...
– Да ну что вы, голубчик, я совершенно на вас не сержусь. И на вашу мадемуазель – тоже. В конце концов, ковер давно было пора менять. – Ряжский посмотрел на часы
Мы шли с Изабель по окутанной сумерками улице, и теплый ветер дул нам в лицо.
– Мой экипаж неподалеку, – сказала Изабель по-французски. – Если хотите, мы доедем быстро.
– Нет, благодарю, – довольно сухо ответил я. – Я предпочитаю пройтись.
– Тогда подождите...
Она подошла к кучеру, дремлющему на козлах, и сказала ему несколько фраз. Зевая, Аркадий кивнул и стегнул лошадь, которая мерно затрусила вверх по улице.
– Я пойти вместе с вами, – объявила по-русски Изабель, вернувшись. – Есть хорошо?
В полном молчании мы дошли до площади императора Александра Освободителя.
– Вы так и не взяли книги, – напомнила Изабель, вновь переходя на русский язык, когда молчать стало уже совсем невмоготу.
Досадуя на себя, я забрал из ее рук томики.
– Спасибо.
– Вы не в духе? – тревожно спросила она.
– Нет, что вы!
Фальшь моего тона не обманула бы даже младенца. Но Изабель сделала вид, что верит мне.
– Вы знаете, Аполлинер, я собираюсь здесь задержаться. – Она собралась с духом. – Так что вы можете читать книги сколько захотите.
Похоже, подозрения городка N по поводу моей предполагаемой женитьбы были вовсе не так беспочвенны, как могло показаться на первый взгляд. По крайней мере, Изабель явно вела себя, как персона заинтересованная (выражаясь языком великосветских романов). Однако то, что объектом ее привязанности выступал именно я, меня, признаться, не устраивало. Не то чтобы она мне совсем не нравилась – просто ее напор меня, по правде говоря, отпугивал.
Ну вот, написал последнюю фразу и почувствовал себя дурак дураком. А впрочем, кому какая разница? Все равно никто никогда не прочтет эти записки, так о чем мне беспокоиться...
Я неловко поблагодарил Изабель за книги. Она оживилась и тотчас же сообщила мне, что у нее «очень, очень много книг» и она готова давать их мне, как только я пожелаю. По счастью, вскоре разговор принял иное направление.
– Скажите, а тот высокий мужчина с усами – начальник полиции города?
Я подтвердил, что это так.
– О! Мне всегда так нравились мужчины в мундирах! – воскликнула она простодушно.
Мысленно я попытался представить себе, какой мадемуазель Плесси будет женой, и поневоле был вынужден прийти к выводу, что ее муж, кем бы он ни был, вскоре оказался бы у нас по обвинению в женоубийстве. Конечно, она была добра, великодушна и по-своему очень мила, но вместе с тем совершенно невыносима.