Путешественники не плачут [сборник 1968]
Шрифт:
Он перехватил щенка и держал его теперь одной рукой. В другой руке у него снова вспыхнул огненный глаз.
— Это папкин фонарик, — сказал мальчик щенку. — Я думал: он привезет мне собаку, а он привез фонарик. Ну и хорошо. Зачем мне две собаки?
Щенку стало неудобно висеть. Тонкая рука оплела его, как обруч, и давила живот. Щенок задергал лапами.
— Ну, не царапайся, — попросил мальчик. — Я сейчас…
Из кармана ковбойки он вынул сложенный вчетверо листок. Развернул и наколол его на сучок у входа.
—
Большая луна светила очень ярко, и на листке четко выделялись слова:
ВСЕ РАВНО Я НЕ БОЮСЬ ТЕМНОТЫ
Вот почти вся история. Уголек принес щенка домой. Проснулась мама.
— Смотри, — сказал Уголек. — Я его нашел.
Мама заломила руки.
— Боже мой, — тихо простонала она. — Где ты был? О-о! По крайней мере… вымой его. Я сойду с ума.
Но она успокоилась и с ума не сошла.
А Вьюн взлетел на буфет и басовито выл от негодования и ужаса.
Он еще не понял, что щенок принес ему освобождение.
Последняя глава
Машина прошла четыреста семьдесят километров. Оставалось еще пять. Машина чихнула и встала. Шофер вспомнил всех знакомых чертей, поднял капот и по пояс залез в мотор. Когда он выбрался, на лице его была безнадежность.
Я понял, что самое лучшее — заканчивать экспедицию пешком. Мои друзья так не думали и остались в кузове под брезентом. За ночь, наверное, не выспались.
Шоссе петляло, и, чтобы сократить дорогу, я пошел в город через лес. Был конец сентября. Лес на горных склонах уже не казался одинаковым. Его синевато-зеленая шкура пестрела красноватыми и желтыми заплатами. Сразу было видно, что в сосновом бору есть лиственные островки.
Березы стояли в желтых кольчугах. Кое-какие травы тоже увядали.
На зеленом ковре то и дело мелькали кружевные разноцветные листья — золотистые, оранжевые, красные с черными точками. Но еще цвели мелкие ромашки. Они поднимались шапками и ярко белели среди темных камней.
Я шагал быстро, потому что рюкзак и ружье оставил в машине. Минут через тридцать я увидел знакомую вершину с большими круглыми камнями, а потом в просвете между соснами показались крыши Стрелогорска.
Начинался березняк. Желтые ветки хлестали меня по брезентовой штормовке.
Сквозь шорох листьев мне послышались чьи-то шаги. Я хотел оглянуться, но споткнулся о камень. Чтобы не упасть, пришлось схватиться за ветку. Она согнулась.
— Стойте!
Я выпрямился и ветку отпустил. Из кустов на меня выскочил мальчишка. Небольшой, лет девяти, в форменной фуражке с ремешком на подбородке. Глаза, большие и черные, как два угля, сердито блестели из-под козырька.
— Зачем вы ломаете ветки? —
На животе у него висел фотоаппарат. Открытый объектив «Смены-8» смотрел на меня тоже строго и неприветливо. Как зрачок ружейного ствола.
Я люблю все живое. Я сам не терплю, когда ломают ветки. И потому ответил:
— Я чуть не упал, вот и схватился. Не нарочно. Смотри, она даже не сломалась.
Он старательно и долго осматривал ветку. Может быть, даже слишком долго. Наверно, мальчишке стало неудобно: зря напал на человека.
— Ну ладно, — сказал он чуть-чуть виновато и закрыл объектив. — Я же не знал. Ведь многие ходят и ломают деревья. Кто на веники, кто просто так ломает, ни за чем…
Я сказал, что понимаю, но что сам я не из таких. И хотел уже идти.
Но раздался шум, и с хохотом вылетел из кустов юркий веснушчатый мальчишка, такого же роста, как первый. За ним, хватая за штаны, мчался крупный белый щенок.
— Шуруп! — черные глаза моего знакомого вновь сердито загорелись. — Ну, Шуруп… Ладно, Шуруп! Тебе для этого дали собаку, да?!
Веснушчатый Шуруп остановился. Он улыбнулся.
— А чего? Ты взбесился, Уголек?
— Ты патруль или кто?
— Ну и пусть патруль, ну и что, — сказал Шуруп. — Я и слежу кругом.
— Так следят? Сам бегает и еще собаку портит. Я, Шуруп, Толику скажу. Узнаешь тогда.
Шуруп задумался. Наконец он ответил:
— Говори. Толька все равно не дерется.
— Тогда я сам могу…
— Ха… Помог один раз Курилыча оштрафовать и расхвастался. Все равно не ты штрафовал, а Сережа…
Уголек закусил губу. Потом медленно произнес:
— Тогда с тобой поговорит Мушкетер. Или лучше Тетка… Снежок, к ноге!
Напоминание о Тетке было, видимо, не очень приятным. Шуруп струхнул. А щенок не испугался. И к ноге он не спешил. Он сел и начал разглядывать меня озорными золотистыми глазами. Был щенок совсем белый, а на ухе… на ухе черное пятнышко!
Черт возьми! Маленькое пятнышко на левом ухе, крошечный черный треугольник…
— Как ты зовешь его? — спросил я Уголька.
Он сказал:
— Снежок.
Ну что ж… Снежок так Снежок. Когда-то его звали Норд. Это я знаю точно.
Нордик…
Так глупо все получилось, Норд. Вез я тебя из далекого стойбища на реке Конде и потерял у самого города, в поезде. Когда я выскочил в тамбур, пьяный парень с большой корзиной бормотал, что не видел никакого щенка.
Ты был тогда смешной и пушистый. Не такой большой. Любил, когда брали на руки… Впрочем, ты ведь не помнишь. Смотри, как вырос.