Путешественники не плачут [сборник 1968]
Шрифт:
— Здравствуйте, — пробормотал Тоник, слетев с завалинки. — Мне Лильку… то есть Лилю.
Человек в голубых подтяжках поднял руки на уровень плеч, несколько раз согнул их и наконец ответил:
— Уехала Лилька. Ночью за ней мамаша приезжала.
— Ага, — сказал Тоник. — Ладно… До свиданья…
За калиткой он сунул руки в карманы и побрел к кинотеатру. В кармане лежали два билета. Один можно было отдать Тимке или Петьке. Но Тонику никому не хотелось отдавать этот билет.
Он шел, опустив голову, и смотрел, как пляшут на тротуаре
Тоник присел на корточки, положил холодную подкову на ладонь. Но ведь она была простым куском железа и ничего не могла рассказать.
Тоник встал. Он пошел дальше, держа подкову, как оторванную ручку чемодана. Он уже не смотрел на тени тополиных листьев.
У штакетника на углу Пушкинской и Старой Пристанской возвышалась куча металлолома. Этот лом еще три дня назад собрали мальчишки с окрестных улиц, но завод до сих пор не прислал машину.
Тоник вышел на середину мостовой, прищурился и метнул подкову в кучу металлолома.
Подкова звякнула о дырявый таз и затерялась среди железной рухляди, но Тоник все еще смотрел в ту сторону. Из-под таза торчал угол желтой таблички.
Тоник подбежал и выдернул ее. Это был номер ТК 11-25. Значит, кто-то оторвал его от самоката, чтобы прибавить лишние граммы к своей «добыче». А может быть, номер отлетел сам, и его нашли…
Тоник равнодушно сунул железную табличку под мышку и зашагал дальше.
Случилось так, что подкова и вправду помогла отыскать ему номер. Но счастливым себя Тоник не чувствовал.
Звезды пахнут полынью
Два месяца на краю стадиона рабочие монтировали парашютную вышку. К августу она была готова. Пятьдесят метров высоты. Тонкое железное кружево.
Каждый день мальчишки приходили на стадион и ложились вокруг вышки на подсыхающую траву. Горы белых облаков медленно двигались к востоку, и казалось, что вышка падает им навстречу.
Мальчишки лежали, грызли травинки и смотрели на тех, кто прыгал.
Прыгали по-разному. Одни шагали, не раздумывая, с края площадки, другие чуть-чуть задерживались, словно про себя считали до трех. А некоторые по нескольку минут стояли под белым, просвечивающим на солнце куполом и переступали с ноги на ногу. Ветер полоскал шелковый провисший парашют. Человек на площадке вздыхал и смотрел вниз. Внизу лежали зловредные мальчишки. Они
— Эй, ты там! Приклеился?!
Один раз случилось, что какой-то молодой дядька с длинными волосами и в голубом пиджаке так и не решился прыгнуть. Он задом наперед спускался по дрожащим железным ступенькам и говорил:
— У меня сердце…
Мальчишки выли. Инструктор ДОСААФ вернул длинноволосому деньги за билет:
— Пожалуйста… Раз у вас сердце…
Инструкторами были Женька Мухин, знакомый ребятам еще по водной станции, и пожилой хмурый Владимир Андреевич. За густую седину в коротком сердитом ежике прически мальчишки звали его Дедом.
Мухин внизу продавал билеты и объяснял новичкам, как подниматься на вышку и что делать перед прыжком. Дед — на верхней площадке — опутывал человека брезентовыми лямками, пристегивал карабинами парашют и рассказывал, как правильно приземляться.
Но иногда Дед надолго уходил. Тогда Женька ждал, пока из желающих прыгнуть наберется команда в пять человек. Потом вел их наверх и по одному сплавлял на землю. Сам прыгал последним.
А если никого из любителей парашюта не было, Мухин открывал задачник по физике, просил у мальчишек огрызок карандаша и, чертыхаясь, погружался в составление тепловых балансов. Он готовился не то в техникум, не то в училище. Тимка говорил: в авиационное. Когда спросили Женьку, он сказал:
— В школу поварского искусства.
Махнули рукой. Не поймешь, когда он серьезно, а когда так…
Однажды, когда не было Деда, Тимке удалось каким-то образом упросить Мухина, и тот разрешил прыгнуть.
После прыжка Тимка лежал в траве кверху пузом и небрежно объяснял:
— Когда приземляешься, надо ноги поджать и подтянуть стропы. Иначе на спину опрокинет. Ясно? А так все это ерунда. Главное, поджать ноги, чтоб спиной не хряпнуться…
Он, наверное, сто раз повторил, что надо поджать ноги и подтянуться на стропах. Тоник сказал:
— Слышали уж…
— Ну и еще послушай. Небось не треснешь, — буркнул Тимка и обиженно повернулся на живот.
Солнце грело плечи сквозь рубашки. Сонно шелестела трава. Желающих прыгнуть с вышки пока больше не было. Делалось скучно. И, наверное, просто так, чтобы разогнать молчание, Генка Звягин, который лежал рядом, лениво сказал:
— А самому завидно…
— Кому? — не понял Тоник.
— Тебе, — зевнул Генка.
— Чего завидно? — Тоник сел.
— Что Тимоха прыгнул.
— Ха… — сказал Тоник.
Не поворачиваясь, Тимка проворчал:
— Если «ха», прыгнул бы сам.
— Ну и прыгнул бы…
— Прыгни! — оживился Генка. Он приподнялся на локтях. Его серые, широко посаженные глаза смотрели на Тоника с ядовитым прищуром. — Спорим, не прыгнешь!
— Мухин же не пустит.
— А ты спрашивал?
— Все спрашивали. Никого же не пустил.
— А Тимку?
— Сравнил! Он же вон какая оглобля.
— Сам оглобля, — сказал Тимка и зевнул.