Путешествие безумцев
Шрифт:
– Ради всего святого, Эльдон, – умоляет он, приложив к губам указательный палец, – ради всего святого! Пожалей меня!
Грунтовая дорога черной лентой убегает до горизонта, скрываясь за холмами. Босые ноги Энни на сухой, сожженной солнцем до черноты, твердой и растрескавшейся земле. Никто из дорожных рабочих не видит ее и не смотрит на нее: десятки спин сгибаются и разгибаются, десятки лопат и кирок поднимаются и опускаются, в воздухе висит густая пыль – зрелище напоминает какой-то чудовищный танец.
В этой толпе Энни единственная,
Черная пыль поднимается густо, как дым от пожарища, струится, как мутная вода, пропитывает насквозь человеческую плоть и голубизну неба. Энни дотрагивается до плеча ближайшей женщины – может быть, она скажет ей, где ее кирка. Женщина опускает лопату и оборачивается, и все остальные вдруг бросают работать и смотрят на Энни. И у этой женщины, и у всех остальных одно лицо – ее собственное. Все они, и мужчины и женщины, все эти люди – она сама.
Энни, вздрогнув, просыпается, лежит без сна, прислушиваясь к темноте, не в силах выдохнуть. На Портмен-сквер звуки проникали в ее подвальную каморку сверху. Лежа ночами на своей раскладной койке, она слышала скрипы и вздохи старого дома, дробные шаги миссис Гилби, похожие на стук маленького молоточка. Здесь звуки дома не долетали до ее жилища под самой крышей, выше которой только ночное небо. Здесь ее мысли могут свободно, беспрепятственно подняться над кроной деревьев до темных облаков, скрывающих луну.
Этот дом более шумный, чем дом миссис Гилби, зажатый, стесненный со всех сторон кирпичный городской дом на Портмен-сквер. Дашелл-хауз просторней и выше, он наполнен движением. В нем открываются и закрываются окна.
– Тэсс! – шепчет Энни. Она хочет убедиться, что мир вокруг нее реален, что у Тэсс, скорчившейся под одеялом на кровати у противоположной стены, свое, а не ее лицо. Но Тэсс не просыпается, и Энни слышит лишь ее тяжелое дыхание.
В доме миссис Гилби выдавались дни, когда Энни не произносила ни слова. От своих «Мэри» миссис Гилби ожидала только добросовестного выполнения их обязанностей. Она никогда ни о чем не спрашивала Энни, не вызывала ее на разговоры. Когда Энни подолгу молчала и ей вдруг требовалось что-нибудь сказать, то она порой с трудом справлялась с собственным голосом, который оказывался хриплым, грубым и чужим.
– Господи! – шепчет Энни в темноту. – Избавь меня от этого сна.
Она закрывает глаза, затем снова открывает. От ее слов комната подергивается тонкой рябью, каждое слово закручивается вокруг нее маленьким вихрем. Повернув голову к окну, увидишь множество колких звезд в ночном небе. Закрыв глаза, увидишь черную дорогу, кирки и лопаты, мелькающие в пыли.
Утром своего первого рабочего дня Энни поднимается в половине седьмого, бормочет про себя молитвы во время умывания и спускается в кухню. Кухарка, уже успевшая все перемыть, начистить и разжечь кухонную плиту, наливает Энни чашку чая, после чего отправляет ее подметать главный холл. У миссис Гилби Энни запрещалось пить чай, так как его потребление было рассчитано однажды на годы вперед и он считался слишком дорогим продуктом, чтобы расходовать его на прислугу.
Имевший привычку работать до завтрака, мистер Дашелл обычно вставал рано, его будить
– А, Энни, доброе утро. – Изабель садится в постели, запустив руку во всклокоченные волосы, затем взмахивает руками, словно отгоняя остатки сновидений. – Что, уже утро?
– Да, мэм. – Энни ставит кувшин и чайник на поднос.
Она чувствует на себе взгляд хозяйки.
«Она здесь словно мистер Рочестер в Торнфилд-Холле, – подумала Энни. – Это она, а не мягкий, деликатный мистер Дашелл, которого я вчера встретила на дорожке, настоящая хозяйка этого дома».
Подняв глаза от подноса, Энни видит, что миссис Дашелл снова упала на подушки и заснула. Энни тихо выходит из комнаты.
На кухне за столом Тэсс заканчивала свой завтрак. Подвинувшись на скамейке, она освобождает место для Энни.
– Садись рядом, – пригласила она. Кажется, Тэсс уже успела забыть об их столкновении из-за постелей. Радуясь этому, Энни приступила к своей каше и чаю.
– Тебе достаточно? – спросила кухарка, положив яйцо в кастрюльку, чтобы сварить его для Энни.
– Что это, никак плита заговорила? – воскликнула Тэсс.
– Чего это ты? – буркнула кухарка, не оборачиваясь.
– Не хочу быть грубой, миссис, но обычно я вижу только вашу спину. – Тэсс резко встала из-за стола, уронив на пол кухонный нож.
«Нарочно», – подумала Энни.
– О-о-о, – сказала Тэсс. – Нож упал! Жди гостей нынче к вечеру. – Она хихикнула. – Пойду, надо бы принарядиться.
Она быстро вышла из кухни и направилась к себе в прачечную, кирпичное строение в заднем саду.
Здесь никто, как на Портмен-сквер, не заставлял Энни, едва закончив одно дело, сразу же хвататься за другое. У нее находились минуты, чтобы послушать щебетание птиц, полюбоваться солнечными лучами, падающими на старые картины в гостиной. Здесь не надо было каждый день скрести каменные ступени лестницы, как она это делала в Лондоне. Здесь люди не перешагивали через нее так, словно ее вовсе не существовало. Когда она, сидя на корточках, начищала латунные стержни лестничных перил, мистер Дашелл деликатно обошел ее и даже поздоровался с ней. Никто не обнаруживал намерения постоянно искать изъяны в ее работе. Напротив того, ни хозяин, ни хозяйка не проявляли интереса к домашним делам. Ведение хозяйства было предоставлено кухарке.
Когда мистер Дашелл миновал ее, Энни выпрямилась и разогнула уже начавшую болеть спину. «Почему я обречена на вечное страдание, запугивание и несправедливые обвинения?» – произнесла она свою любимую фразу из «Джен Эйр». Она привыкла повторять ее про себя, пока работала у миссис Гилби. Это помогало ей легче переносить все эти обвинения, запугивания и бесконечные страдания.
Энни вытирает пот со лба. Сверху доносятся голоса Эльдона и Изабель. Ощущение сытости после обильного завтрака до сих пор не прошло. Теплый и спокойный дом. Пожалуй, надо будет перечитать «Джен Эйр» еще раз – найти другую фразу, более подходящую к нынешней обстановке.