Путешествие души [Журнальный вариант]
Шрифт:
— Придется подождать.
— Есть подождать! — сказал Темляков, стараясь держаться непринужденно, а оттого и ляпнув «есть», бросившее его в жар.
Он ходил как на рыскале вдоль дверей и, заложив руки за спину, уставившись в полированный гранит пола, слышал напряженную тишину и торжественность здания, в чрево которого он был так неожиданно втянут судьбой. Он взволнованно думал, что в жизни его произошел крутой поворот: какие-то силы, о которых он даже не подозревал, обратили вдруг на него внимание и мгновенно вытащили из безвестности, чтобы по прихоти своей приблизить к делам государственной важности.
— Аппарат обедает, — услышал он вежливый голос дежурного, когда поравнялся с ним в своем хождении.
— Что, простите? — встрепенулся Темляков, выходя из внутреннего спора.
— Я говорю, аппарат обедает. Придется подождать.
— А-а, понятно... Хорошо, хорошо... Не беспокойтесь.
«Аппарат обедает», звучало в его голове, «аппарат обедает». И с каждым новым повтором эта фраза обретала фантастический смысл и значение. «Аппарат обедает... Как это может „аппарат? обедать? — думал Темляков. — Чушь какая-то собачья. „Аппарат обедает. — Он представлял себе некий сложный, состоящий из множества железных, медных, пластмассовых деталей аппарат, разевающий резиновый рот, мигающий лампочками и поглощающий духовную пищу, запах которой Темляков вдруг уловил чутким, как у покойного отца, носом. — Да, действительно, „аппарат обедает— подумал он с улыбкой. — Но при чем тут я? Зачем я здесь?»
Женщина на высоких каблуках бесшумно появилась на лестничной площадке, объявилась силуэтом на фоне светлого окна, и взглянула вниз, обшаривая глазами вестибюль.
Темляков узрел в ней Брянскую.
— Товарищ Темляков? — услышал он голос из поднебесья и, отметив про себя с удивлением, что его никто еще и никогда не называл так официально, тронулся в нелегкий свой путь.
Это была немолодая женщина в строгом клетчатом жакете, черном с белой искрой, из ворота которого вырастала довольно смешливая головка. Она сразу же смутила Темлякова, задав ему странный, насмешливый по тону, непонятный вопрос:
— Тоже мимическое?
Она подбородком кивнула в сторону его лица и повторила вопрос с улыбкой:
— Я спрашиваю, морщины мимические? Вы человек как — веселый? Как и я?
— А-а-а... Морщинки... Ясно. В общем-то... не очень... А вообще...
Он ничего не понимал, и это его непонимание заставило Брянскую перейти на серьезный тон. Она досадливо нахмурилась, зашуршала бумагами, разбирая их, на столе, выхватила из стопки две страницы, защепленные металлической скрепкой.
А Темляков именно в этот момент понял наконец, о каких мимических морщинах спрашивала его Брянская, заискрился в поздней догадке:
— Ах, бросьте, Зинаида Петровна, какие
Но она уже далека была от шутливого послеобеденного настроения.
— Ваша речь, — утвердительно сказала она, пробегая напечатанный текст подслеповатыми, дальнозоркими глазами.
Верхняя губа ее — полумесяцем вниз, — обметанная, будто цветочной пыльцой, золотистым пушком, была посечена вертикальными морщинами, кожа вокруг глаз — полумесяцем вверх — вся морщилась в мельчайшей сеточке, придавая строгому ее лицу смешливое выражение театральной маски.
Брянская держала на весу листки дрожащей бумаги, протягивая их Темлякову, который опять ничего не понимал, нервно переживая неловкость своего положения. Хотя в то же время все хорошо уже понял, не веря еще, что он понял все это правильно.
— Я работаю в культуре, — говорила между тем Зинаида Петровна. — Но не смогу. Вас будет слушать инструктор райкома, товарищ Каширин. К сожалению, я сама не смогу выслушать вас. Он просил зайти завтра, он будет ждать вас в четырнадцать часов в пятнадцатом кабинете.
Листы бумаги с текстом речи были уже в руках Темлякова, он согласно кивал...
— А если мне, — начал он было, но в этот момент зазвонил телефон.
— Брянская, — по-военному сказала Брянская, подняв трубку. — Нет, еще не подошел... Когда подойдет? Часика через полтора... Пожалуйста. — Трубка клацнула на рычагах. — Договорились? — спросила она Темлякова.
«Еще не подошел? — подумал Темляков, пребывая в нервной, леденящей мозг лихорадке. — Подошел или не подошел? Подходит тесто? А кто не подошел? Я? Нет, конечно... Кто-то».
— Хорошо, — сказал он и жалко улыбнулся. — Могу ли я что-нибудь поправить, если покажется?.. — спросил он, глазами скользнув по бумаге в своих руках. — Стилистически, — добавил он.
— Товарищ Темляков! Я в культуре работаю уже больше двенадцати лет. За стиль и содержание отвечаю я. Странный вы человек... — Брянская прищурила глаза, как зло курящая, лицо которой окутал дым, губы ее строго сморщились. — Ваша задача — изучить текст речи и хорошо произнести его с трибуны. А стилистика пусть не волнует вас.
«Вздор! — взорвался вдруг изнутри Темляков. — Какой вздор!»
— Хорошо, — сказал он. — Я постараюсь. Можно ли эти листы сложить? У меня с собой ни папки, ни портфеля.
Брянская хмуро порылась в ящике, достала картонную папку с черными буквами, составлявшими слово «Дело», выпотрошила ее, вывалив на стол какие-то бумажки, протянула молча Темлякову.
— Спасибо, — сказал он и усмехнулся виновато. — Вы знаете, я думаю иногда, — говорил он, поднимаясь, — думаю по-стариковски. Есть путь смертного человека, а есть путь бессмертной души. Эти пути...
— Товарищ Темляков, я вас с удовольствием выслушаю в другой раз. Сегодня никак не позволяет время, — сказала Брянская, разводя руками и тоже поднимаясь и протягивая руку на прощанье. — Не забудьте, пожалуйста: завтра в четырнадцать в пятнадцатый кабинет к товарищу Каширину.
Темляков пожал руку Брянской, ощутив ладонью жалкую костистость ее пальцев и неожиданно их женственную безвольность.
— Завтра в четырнадцать в пятнадцатый, — сказал он с вежливой улыбкой, — очень просто запомнить: четырнадцать, пятнадцать... Проще пареной репы...