Путешествие к вратам мудрости
Шрифт:
– Ты подрос, – сказал я, не сводя с него глаз. Он был среднего роста, стройный. Несомненно, красивый, со светлыми волосами. Скуластым лицом он немножко напоминал его мать и очень во многом – моего отца.
– Ну конечно, – ответил он. – Прошло десять лет. Было бы неестественно, если бы я остался каким был.
– Точно, – улыбнулся я, хотя Радек, кажется, и не думал шутить, ибо его лицо оставалось серьезным. – Здорово, что мы наконец увиделись, – сказал я.
– Я тоже рад, – кивнул мой сын. – Я часто вспоминал о
– Твои письма много для меня значили. В тюрьме они сохранили мне жизнь.
– Разумеется. Я считал очень важным поддерживать общение с тобой, предполагая, что однажды мы вновь увидимся, и было бы глупо пытаться восстановить на словах то, что происходило с нами в минувшие десять лет. Сейчас нам не нужно это делать благодаря переписке.
Я глядел на него, не зная, что и ответить.
– Ты работаешь? – спросил я, указывая на книги, лежавшие на столике.
– Да, – ответил он. – Математика. Думаю, ты в курсе, это моя область.
– Что в ней такого, что ты настолько увлечен этой наукой?
– Порядок, который можно найти в цифрах, – не колеблясь ответил он. – Каждая задача имеет решение, и дело математика сформулировать это решение насколько можно изящнее. Цифры тебя никогда не застанут врасплох. Они скрывают свои секреты, но хороший исследователь всегда может их расшифровать. Цифры не меняются и не разочаровывают тебя. Они всегда с тобой.
– Я никогда не преуспевал в математике, – сказал я, игнорируя последнее замечание. – Но всегда был склонен к творчеству.
– Я помню, – вставил он.
– Возможно, я смогу вскоре вернуться к моему ремеслу.
– Теперь, когда ты на свободе, хочешь сказать?
– Теперь, когда я на свободе, – подтвердил я.
Радек улыбнулся и глотнул кофе.
– И ты думаешь, что останешься здесь свободным человеком? – спросил он. – Наивно с твоей стороны, тебе не кажется?
– Но почему нет? – Настал мой черед задавать вопросы. – Прага – мой родной город. Если я здесь не смогу быть свободным, то куда мне еще податься?
– Они на подходе, – сказал он. – Немцы то есть. Очень скоро они будут здесь. И весьма вероятно, что мы все лишимся свободы.
– Не думаю, что до этого дойдет, – возразил я. – Президент сказал…
– У президента сердечный приступ. И он предал нас. Ладно, поглядим, что будет. – Он махнул рукой, давая понять, что на президенте можно ставить крест. – Я о том, что нам не стоит особо беспокоиться о себе, в отличие от некоторых других людей. В наибольшей опасности евреи. Надо бы им всем посоветовать уехать отсюда как можно быстрее.
– Значит, все это время ты жил с Йезеком и Ульвой? – спросил я, резко меняя тему. Я не хотел втягиваться в политику, предпочитая обсуждать нашу семейную жизнь.
– Да, с ними.
– Они были добры к тебе?
– Очень добры. Обращались со мной так, будто я был их единственным сыном.
Я кивнул. Мне было
– Рассказать тебе, почему я это сделал? – спросил я.
– Почему ты сделал что?
– Почему я убил ту девушку?
– Я знаю эту историю, – сказал Радек. – И, по моему мнению, ты был прав, убив ее. Она лишила жизни мою мать, так что следовало изъять взамен ее жизнь. Я восхищаюсь тем, что ты сделал.
– Не надо восхищаться, – сказал я. – Она не заслуживала такого конца.
– Что ж, теперь уже ничего не изменишь.
– Ты такой… серьезный. – Я подался вперед и понизил голос: – Ты злишься на меня?
– Нисколько, – покачал он головой и попытался улыбнуться. – Мне уже это говорили. Что я серьезный то есть. Людей это смущает. Им кажется, что я недружелюбен, но они ошибаются. Я просто так разговариваю. А впечатление создается неверное.
– Ты совсем не похож на мальчика, каким был в детстве. Ты был веселым, бойким.
– Действительно, – признал он. – Но я уже не мальчик. И времена сейчас не веселые. Между тогда и сейчас минуло много лет, которые ты пропустил. Я более не тот, каким был.
Я кивнул и отвернулся, барабаня пальцами по столешнице. Я надеялся на нечто вроде катарсиса: я покаюсь перед сыном, мы признаемся друг другу в любви и заживем, как раньше, – но он лишь одобрил мое возвращение в его жизнь, мельком упомянув о моем длительном исчезновении из этой жизни.
Я посмотрел на его книги и решил найти тему, которая бы нас хоть как-нибудь сблизила.
– Твоя математика, – сказал я. – Что конкретно ты сейчас изучаешь?
– Реактивную тягу, – ответил он.
– Прости, что?
– Реактивную тягу, – повторил он.
– И что это, собственно, означает?
Радек вздохнул, словно не мог поверить, что я до такой степени невежествен, и принялся объяснять:
– Это процесс, при котором тело получает импульс движения, когда отбрасывает от себя некую массу, например, ракета, взлетающая в атмосферу. Я работаю над комбинированием топлива и окисляющего компонента различными способами. Пытаюсь понять, как заставить двигаться нечто более тяжелое, чем самолет, чтобы оно противостояло гравитационной силе.
– Зачем?
– Затем, чтобы однажды мы смогли послать человека в космос.
Я уставился на него. Не шутит ли он?
– Но это невозможно, – сказал я.
– Нет ничего невозможного. Сто лет назад никто не верил в авиацию, а сейчас это факт нашей жизни. И кажется вполне реальным, если через сто лет, отсчитывая от сегодняшнего дня, мы будем путешествовать по планетам, как теперь путешествуем по городам.
– Потрясающе, – сказал я. В детстве я не раз говорил, что хочу жить среди звезд, но у меня никогда и в мыслях не было, что такое и вправду возможно. – И как давно ты этим заинтересовался?