Путешествие на восток
Шрифт:
После этого я срезал хвост мертвой лошади и обвязал его вокруг длинной палки. Щелкнуло огниво, и палка задымилась. Это собьет тварей с нашего следа. Стянув рваную окровавленную рубаху, я сменил ее на новую, а потом натянул свежую куртку. Одежду и сталь, добытые в бою, я свернул в тюки и закинул на телегу. После чего положил на землю все деньги, что были у охотников, и попросил Харту уберечь нас от каргамонта. В богов я по-прежнему не верю, но вдруг сработает. После этого я смыл кровь, перетянул кровоточащие раны рваной тканью и забрался на козлы. Нужно как можно дальше и как можно быстрее
К вечеру мы остановились на холме. Девушка все еще спала тревожным сном. Она то и дело вздрагивала и что-то бормотала. Я пока не спешил ее будить. Соорудив костер, первым делом стал натачивать сабли. Многие наивно полагают, что надо сразу осматривать раны, и так поступают почти все, но только не наемник. Наемник разумно полагает, что в любой момент ему придется с кем-нибудь скрестить клинки, вырывая из цепких когтей бездны свое право на жизнь. Поэтому, чем врачевать пустячные раны, лучше держать сталь наточенной и начищенной. Медленно скользил точильный камень по серебристой стали, сверкающей в оранжевых отсветах костра. Сейчас младшее Лунное Перо, как я назвал свои сабли, походило на осколок багровой луны, предвестницы войн и катастроф. И лишь мерный свистящий скрежет напоминал мне о том, что я держу в руках не кусочек ночного неба, а обычный клинок. За спиной раздался скрип рессор и гулкий толчок. Я не стал оборачиваться.
— Дай посмотрю, — прошептала Мия, и мне пришлось подчиниться.
Я неохотно стянул с себя рубашку, а девушка цепкими пальцами быстро содрала присохший кусок ткани.
— Вот не можешь ты аккуратно, — еле слышно проговорила она.
Быстренько достав из своего мешка костяную иглу и нитки, смуглянка оросила рану на животе травяным настоем, а потом, накалив иглу, начала работу. Стежок, еще стежок — и лишь глухие отсветы боли на задворках сознания. А вместе с ними далекие, блеклые воспоминания о мальгромском чердаке и приглушенном человеческом вое. Ужасный шрам на боку заныл. Но спустя пару минут дело было сделано, и меня обвязали смоченной в том же растворе тряпкой.
— Руку, — потребовала Мия.
Я, опять не сопротивляясь, протянул пострадавшую конечность. Леди критично осмотрела пустячную царапину, печально вздохнула и стала ее промывать. После того как с вопросами целостности моей шкурки было покончено, мы сели у слабенького костерка. Я продолжил точить оружие, а Лиамия вглядывалась в демонскую пляску языков пламени. На небе уже сияли звезды, а там, в ночи, я будто слышал приглушенное чавканье. Я буквально ощущал, как чьи-то острые зубы разрывают уже почти остывшую плоть. Почти осязаемо было вязкое, гнилостное дыхание темных тварей, пришедших на трапезу. И от этого становилось страшно. Я точно знал, что сегодня сон мой будет рваным, как роба монаха, покинувшего монастырь, чтобы нести свет в далекие земли.
— Ты многих убил? — скорее утверждала, чем спрашивала моя спутница.
Закутавшись в плед и подогнув колени к груди, она напоминала скорее испуганную девочку, которую чуть не покусала собака.
— Сравнительно, — пожал плечами я.
— Сравнительно? — переспросила она.
— Да, — кивнул я. — Если сравнивать меня с крестьянином, никогда меча не видевшим,
Трещали ветки в костре. Я все ждал, когда в обманной близости затянут свою трель цикады. Но музыка все не приходила и не приходила. Даже она опасалась проклятых земель. И лишь далекое завывание ветра говорило о том, что ты все еще на Ангадоре, а не в мире мертвых, где стоит очередь на перерождение.
— Сколько?
Я невольно поморщился и посмотрел на наемническую татуировку, скрытую под извечной повязкой:
— Пятьдесят шесть.
Лиамия вздрогнула. И вновь мы погрузились в тишину. Мерно скрипела сталь под давлением точильного камня. Все тоньше и тоньше становилась кромка лезвия, способного рассечь волос на ветру. Если, конечно, у обладателя хватит навыка. У меня хватало.
— Мне страшно, — прошептала она. — Я не могу уснуть. Все слышу ее вскрик и вижу, как падает камень на голову.
Я не знал, что ответить, и поэтому продолжал рутинную работу, которая, впрочем, своей простотой доставляла немало удовольствия. Даже скорее умиротворяла.
— Я поступила плохо? — Мия наконец повернулась ко мне лицом, и в ее зеленых глазах я увидел пустоту и смятение.
— Ты действительно хочешь, чтобы на этот вопрос ответил я?
— Мне больше не у кого спросить, — горько усмехнулась она, окидывая взглядом черную долину.
А та, как живая, тянула к нам свои щупальца и норовила поглубже проникнуть в самую душу, вырвать из нее кусок и утянуть куда-то в провал нереальности.
— Не знаю, — выдохнул я, убирая короткую саблю и доставая длинную. — У каждого свои ответы на такие вопросы.
— А какие твои?
— Мои? — улыбнулся я. — Ну… Если ты придешь в деревню, убьешь стариков, мужей, юношей и безусых юнцов… Если изнасилуешь женщин и румяных девиц, а потом развесишь их трупы на дороге, устроив аллею скорби… Если раскидаешь внутренности мертвых по кронам деревьев, приманивая стаи ворон… То ты поступил плохо. А если ты вышел против человека с мечом и победил его, ты поступил никак. Ты просто победил.
— Ты видел это, да? Деревню…
— Да. Это было страшно и мерзко. Но еще страшнее было оттого, что в километре от нас стоял отряд солдат, вернувшихся из точно такой же деревни, только «вражеской», и получивших за это награду.
— Тогда в чем смысл?
— Смысл? — Я рассмеялся. — Смысл в том, что сегодня ты спасла мне жизнь.
Кажется, я очень удивил Принцесску подобным заявлением. Она широко раскрыла глаза, а потом отвернулась к костру.
— Я не подумала об этом, — приглушенно произнесла она, поправляя плед.
— А об этом и не надо думать. — Я поднял саблю, сделал пару взмахов и, довольный работой, загнал ее в ножны. — Плохо или хорошо, убить или не убить — это из серии вопросов «зачем мы пришли в этот мир?», «в чем смысл жизни?». На них попросту нет ответа.
А костер все продолжал трещать, игриво отбрасывая сумрачные тени. Но не стоит вглядываться в них, всего пара мгновений — и они обманут вас, завлекут в свои таинственные сети.
— Я видела твое лицо тогда. Ты улыбался. Нет — скалился.