Путешествие на Запад. Том 4
Шрифт:
Для таких пугливых, как ты, – закончил он, глядя с иронией на своего наставника, – никогда не знающих душевного покоя, Великий Путь так же далек, как чертоги Будды в храме Раскатов грома. Перестань же зря сомневаться и следуй за мной!
После этих слов у Танского монаха на душе стало легко и покойно: все заботы и думы разом покинули его.
Путники, не останавливаясь, шли дальше и вскоре оказались на горе. Тут их взорам открылась картина удивительной красоты:
Гора поистинеПрекрасною была:Вся в пестрой зелени,Вся в пятнах разноцветных.Волнистых облаковНад ней клубилась мгла,А перед нею теньГлубокая леглаВ ущельях сумрачных,ВНаставник и его ученики не на шутку струхнули, но все же продолжали свой путь. Вдруг послышалось завывание ветра. Танский монах насмерть перепугался.
– Буря! – едва вымолвил он.
– Весной дует теплый ветерок, – беззаботно ответил Сунь У-кун, – летом – юго-восточный, осенью – ветер, от которого желтеют листья, а зимою – северный буран; каждому времени года соответствует определенный ветер. Чего же бояться? – насмешливо спросил он.
– Уж очень неожиданно он налетел! – проговорил Танский монах. – И я уверен, что это вовсе не обычный, ниспосланный небом ветер.
– Еще исстари повелось, что ветер поднимается с земли, – сказал Сунь У-кун, – а облака выходят из гор. Где же это видно, чтобы ветер был ниспослан небом?
Не успел он проговорить последние слова, как вдруг поднялся густой туман.
Безбрежный,Сперва пеленой он надвинулся бледной,Потом потемнел,Словно густоокрашенный шелк.Он землю окутал.И солнце пропало бесследно,И звери притихли.И птичий щебет умолк.Нагорные рощи исчезли,Во мраке мелькая.И черная пыльСо всех заклубилась сторон.И небо затмилось.И тьма наступилаУ Танского монаха сердце затрепетало от ужаса.
– У-кун, как же так? Ветер еще не утих и вдруг поднялся такой туман?
– Погодите! – ответил Сунь У-кун. – Прошу вас слезть пока с коня, а двое братьев пусть покараулят вас, я же отправлюсь посмотреть, что ждет нас на этой горе.
До чего же мил наш Великий Мудрец!
Он согнулся дугой и, разогнувшись, разом взлетел высоко в воздух. Приложив к бровям руку козырьком и широко раскрыв свои огненные глаза, он опустил голову и стал разглядывать, что было внизу. Ему удалось разглядеть оборотня, который сидел на краю самого крутого обрыва. Вот как выглядел этот оборотень:
Он огромного роста,Оружием весь разукрашен,И клыки, словно сверла стальные,Из пасти торчат.Он, надменный, сидит,Изрыгая отравленный чад.Словно клюв у стервятника,Загнутый нос его страшен.А глаза, как у тигра, желты и круглы.И всегдаНа зверей, бесенят и людейНагоняет он ужас.Он огонь выдувает,Над дикою бездной натужась,И торчит, как седая щетина,Его борода.В дикой яростиОн завладел неприступной скалою,И железный валекОн сжимает в железной руке.Смотрит робко толпа чертенят,В беспредельной тоске,Как плюется огнем он,Как дышит смертельною мглою.Вглядевшись пристальнее, Сунь У-кун заметил несколько десятков бесенят, которые стояли рядами слева и справа от главного оборотня, в то время как он напускал ветер и туман. Усмехнувшись про себя, Сунь У-кун подумал: «Оказывается, наш наставник тоже обладает некоторым даром предвидения. Он сразу понял, что это не обычный ветер. Так оно и есть. Вот, значит, кто здесь забавляется. Если я, старый Сунь У-кун, применю прием, который называется «Чеснок растолочь», то есть слечу вниз и начну бить его своим посохом, то, пожалуй, сразу же прикончу его. Однако расправиться с ним таким простым способом, значит запятнать свое доброе имя».
Надо сказать, что Сунь У-кун от природы был храбр и никогда в жизни не строил козней против своих врагов.
«Вернусь-ка я лучше обратно, – подумал он, – и подмаслю Чжу Ба-цзе: пусть сразится с оборотнем. Если Чжу Ба-цзе одержит победу, значит, нам повезло; если же ничего не сможет сделать и оборотень захватит его, то я отправлюсь на выручку и опять прославлюсь. Кстати, Чжу Ба-цзе стал что-то важничать, разленился и не хочет ничего делать; он очень несговорчив и к тому же обжора. Дай-ка я его надую, посмотрим, что он скажет!».
Сунь У-кун спустился вниз на облаке и явился перед Танским монахом.
– Ну, что предвещают нам ветер и туман? – спросил тот Сунь У-куна.
– Да уже прояснилось, и все утихло, – ответил Сунь У-кун.
– Ты прав, – согласился Танский монах, – стало значительно светлее и тише.
Сунь У-кун рассмеялся.
– Наставник! – сказал он. – Обычно я всегда все вижу, а на этот раз ошибся. Я утверждал, что в ветрах и туманах часто бывают злые духи-оборотни, но оказывается, что это не так.
– Почему ты так говоришь? – заинтересовался Танский монах.
– А вот почему. Неподалеку отсюда расположено селение, в котором живут добрые люди. Они варят рис и готовят пампушки из белой муки специально для монахов. Этот туман исходит от парилок, в которых готовят еду на пару.
Чжу Ба-цзе, слышавший эти слова, принял их за правду, привлек к себе Сунь У-куна и тихонько спросил:
– Брат, а ты хоть успел поесть?
– Успел, но немного, – отвечал Сунь У-кун, – овощи пересолили, и мне они не понравились!
– Тьфу! – плюнул с досады Чжу Ба-цзе. – А я наелся бы досыта, не посмотрел бы, что солоно! А стало бы невмоготу от жажды, вернулся бы и попил воды.
– А ты разве хочешь есть? – вкрадчиво спросил Сунь У-кун.
– Еще бы! – ответил Чжу Ба-цзе. – Я порядком проголодался. Что, если я первым отправлюсь туда и поем немного?
– И не говори об этом, брат! – сказал Сунь У-кун. – Знаешь, что сказано в древних книгах: «Пока отец жив, сын не должен самовольничать». Кто же из нас осмелится опередить наставника?