Путешествие на Запад. ТОМ IV

Чэн-энь У

Он с жужжанием пролетел прямо к восточной веранде, где находился наставник, и увидел, что у Танского монаха слезы градом катятся по щекам. Сунь У-кун вновь уселся ему на макушку и стал звать:

– Наставник!

Танский монах услышал знакомый голос, вскочил и, заскрежетав от ярости зубами, стал браниться:

– Ах ты, противная мартышка! Хвалишься своей храбростью, а на самом деле можешь только свою шкуру спасать. Настоящий герой не думает о себе! Что толку, перебил всю посуду? Дева еще больше распалилась и теперь ждет не дождется, когда я стану ее мужем. Она приказала готовить новые угощения, и постные и скоромные! Что же теперь делать?!

Усмехаясь про себя, Сунь У-кун стал успокаивать Сюань-цзана.

– Не сердись на меня, наставник! – мягко сказал он. – Я знаю, как спасти тебя!

– Ну как, скажи. – обрадовался Танский монах.

– Когда я улетал отсюда, – ответил Сунь У-кун, – то заметил, что за домом есть сад. Постарайся заманить туда деву, предложи ей прогуляться, а остальное предоставь мне.

– Как же ты сможешь спасти меня в саду? – с недоумением спросил Танский монах.

– А вот как! – ответил Великий Мудрец. – Ты ступай с ней к персиковым деревьям, подойди к одному из них и остановись. А я тем временем взлечу на ветку и превращусь

в румяный персик. Затем скажи, что тебе хочется отведать плодов. Сорви сперва красный персик, это буду я. Она, конечно, тоже сорвет персик. Тогда уговори ее обменяться! Возьми ее персик, а ей отдай свой. Как только я попаду к ней в живот, то сразу же примусь рвать на части все ее внутренности, пока она не сдохнет. Вот тогда ты и избавишься от нее!

– Зачем же тебе обязательно забираться к ней в живот? – удивился Танский монах. – Ведь у тебя так много разных приемов, чтобы одолеть ее!

– Наставник! Ты, видно, не знаешь, в чем дело, – произнес Сунь У-кун. – Если бы эта пещера была как и все остальные, я, разумеется, сразился бы с девой и одолел ее. Но вся беда в том, что отсюда очень трудно выбраться. Кроме того, если я нападу на ведьму, вся свора бесенят, и старых и малых, кинется на нас. Чего доброго и меня схватят, что тогда с нами будет? Нет, придется сделать так, как я предлагаю, иначе нам не выбраться отсюда подобру-поздорову.

Танский монах внимательно выслушал Сунь У-куна и кивнул головой в знак согласия.

– Ты только не оставляй меня одного! – умоляющим тоном проговорил он.

– Ладно, ладно! – ответил Сунь У-кун. – Я ведь тут, у тебя на голове!

На этот раз учитель с учеником обо всем договорились. Танский монах поднялся и, взявшись обеими руками за оконный переплет веранды, стал громко звать:

– Владычица! Владычица!

Дева услыхала его зов и, радостно посмеиваясь, подбежала к веранде.

– Милый мой! Что ты хочешь сказать мне? – нежно спросила она.

– Не можешь ли ты вывести меня куда-нибудь прогуляться? – ответил Танский монах. – Ведь за то время, как я покинул Чанъань и отправился в дорогу на Запад, не было дня, чтобы не приходилось преодолевать горы и реки, и я очень измаялся, а в монастыре, где вчера ночевал, меня сильно продуло, и я тяжко заболел. Сегодня я пропотел, и мне гораздо лучше. К тому же ты, повелительница, позаботилась обо мне и доставила сюда, в твою волшебную обитель. Но, просидев здесь целый день, я почувствовал томление духа, и мне хотелось бы развеяться.

Ведьма пришла в неописуемую радость:

– Милый мой! Как я рада слышать от тебя это. Пойдем в сад, погуляем.

– Эй, слуги! – крикнула она. – Возьмите ключи, откройте ворота в сад и подметите там дорожки!

Толпа бесенят со всех ног бросилась исполнять ее приказание.

Тем временем ведьма открыла веранду и взяла под руку Танского монаха.

Вы бы видели, как шествовала ведьма с Танским монахом, окруженная целой свитой маленьких чертовок, с напомаженными головками и напудренными личиками, нежных и грациозных, которые ни на шаг не отступали от них!

Бедный монах! Неожиданно попав в окружение этих прелестных созданий в роскошных нарядах, он молчал, словно немой. Не будь у него искреннего желания предстать перед Буддой, которое исходило из сердца твердого, словно кованое железо, он бы, пожалуй, не устоял перед подобным соблазном. Во всяком случае другой бы на его месте, падкий до вина и женщин, не раздобыл бы священных книг.

Когда они дошли до ворот сада, ведьма наклонилась к Танскому монаху и стала вкрадчиво нашептывать ему на ухо:

– Дорогой мой! Давай мы с тобой позабавимся тут. Право же, у тебя сразу пройдут тоска и печаль!

Взявшись за руки и прижимаясь друг к другу, они вошли в сад. Танский монах стал осматриваться. Здесь было удивительно красиво!

Везде краса, везде отрада взорам! Обрамлены хвощом и мхом седым, Дорожки чудным выгнуты узором. Сквозных шелков струится легкий дым На окнах и на нишах. Все беседки Одела сычуаньская парча. Подует легкий ветерок сквозь ветки, Качнется шелк, о чем-то лепеча… Дождь прошумит… Как тысяча жемчужин, Сверкают капли. Сбрызнуты росой, Горды деревья свежею красой. Но солнца луч всегда с цветами дружен, И всюду здесь цветы – вблизи, вдали. Там абрикосов ветви расцвели, И цвет их, как бессмертных одеянья… И манит взор и дразнит обонянье Созревший персик в золотой пыли. А вот луноподобные бананы. Их листья, словно веера Тай-чжэнь [29] , Блестят на солнце и не любят тень. Там бабочки порхают целый день. Переплетают цепкие лианы Магнолий ветви, сосен и дубов И обвиваются вокруг стволов. Взгляни, за белой каменной оградой, Вокруг террас, среди пустых дворов, Порхая, иволги резвиться рады. Там блещут золотом дворцы, а тут Сверкающие высятся строенья И башни островерхие растут. Причудливы их кровли, украшенья, Затейливы и странны имена: Вот «Кровля темных бабочек» видна, Вот «Зал освобождения от хмеля», «Дом, где дождя приятно слушать шум», «Сгущенный аромат», «Чертоги дум…» Пунцовые завесы еле-еле Колеблются, украшены кругом То золотом, то крупным жемчугом, Узор парчи нигде не одинаков. Везде висит густая бахрома. Как шримсов щупальца – Подводных раков… А сколько здесь нарядных павильонов! «Беседка

грусти», «Сень любовных стонов», Здесь красят брови и царит сурьма, Там «Зал забвения всего земного», Минуешь их, другие встретишь снова. На пестрых досках всюду письмена – Древнейших иероглифов изгибы: Различных зал, построек имена. Там изумить озера нас могли бы: Вот озеро «Счастливая луна», Пруд, где полощут чаши для вина, Вот пруд, где кисти шапок промывают, Вот озеро, где аисты летают… Сверкая пестрым золотом хвостов, Резвятся рыбки, вьются между листьев. Еще дворцы: вот «Павильон цветов», Рисованных по шелку тонкой кистью. Вот для забав потешный павильон, Вот «Башня любования закатом». Шкатулка есть с орнаментом богатым, И для нее одной дворец сооружен, Наполненный чудесным ароматом!… Какие камни посреди прудов! Как много пестрых глыб и валунов! Есть камни, словно перья попугая, И мрамор есть, и розовый хрусталь. Там – среди скал – расселина сквозная: Как на Тай-ху, в ней голубеет даль. И всюду мох, как бахрома густая, Колышется, росинками блистая. Везде растет «Тигровый ус» – камыш, А вдалеке мелькают из-за крыши Искусственно воздвигнутые горки. Вот странный холм – «Зеленой ширмы створки», Вот холм «Свистящий ветер», а на том Растет «Трава бессмертия»… Кругом Рассажены кусты, покрытые цветами, И всюду тихо зыблется бамбук – Хвост феникса… Шагнем, и перед нами Корзины чайных роз качнутся вдруг… Здесь, на террасе, разные качели, Столбы для игр, мячи и карусели. Все вместе дивный мастер намечтал, Художник тушью нам нарисовал И вышил разноцветными шелками Лазурный город с пестрыми стенами И кровлями, увитыми плющом. Взгляни, беседка в соснах перед нами, В магнолиях напротив спрятан дом, И в розах утопает напоследок Вот эта крайняя из всех беседок! Пионы вдоль перил стоят толпой, Пунцовые камелии кустятся, Как будто сотни красок меж собой Наперебой спешат соревноваться. Там лилии белеют на холмах. Жасмин цветет на солнечных откосах. Магнолии хотят, алея в росах, Чтоб передал красу их кисти взмах. От красной туи небо пламенеет, Но дивный цвет как описать в стихах? Тот отблеск пусть опишет, кто сумеет! Да, этот сад с другими несравним, – Что парки Ланьюаня перед ним? А если сопоставить ароматы, То пахнут здесь цветы еще живей Прославленных цветов из сада Вэй [30] . И если, друг, весной придешь сюда ты, Осмотришь все беседки, все цветы, Вдохнешь их запах, нежный и целебный, Все, все ты здесь найдешь! Не встретишь ты Цветов одной гортензии волшебной.

29

Тай-чжэнь – посмертное имя фаворитки Танского императора Ли Лун-цзи (712 – 755 гг.), погибшей в результате дворцового переворота, якобы превратившейся в небесную фею. Известна под прозвищем Ян Гуй-фэй.

30

Сад Вэй – сад древней родовой семьи Вэй, прославившейся выращиванием редких ароматных цветов.

Танский монах, держа за руку деву-оборотня, шел по саду, восторгался его красой и не мог наглядеться на замечательные цветы и растения. Они шли мимо теремов и беседок и незаметно очутились в самой красивой части сада, где росли плодовые деревья. Подняв голову невзначай, Танский монах увидел перед собой персиковое дерево. Сунь У-кун ущипнул наставника и тот понял, что надо остановиться.

Взлетев на сучок, Сунь У-кун встряхнулся и превратился в румяный персик, очень лакомый на вид.

– Владычица, – обратился Танский монах к деве-оборотню, – сколько в твоем саду ароматных цветов и спелых плодов! – и он тут же сложил стих:

Сотни пчел золотых Над цветами летают, Собирая нектар там и тут… Сотни птичек По веткам деревьев порхают И плоды золотые клюют!

Разглядывая персиковое дерево, он с невинным видом спросил:

– Почему на этом дереве есть и красные и зеленые персики? Чем это объясняется?

– Не будь на небе двух сил – Инь и Ян, – отвечала ему дева-оборотень, – Солнце и Луна не светили бы нам; не будь на Земле Инь и Ян – не росли бы ни деревья, ни травы; не будь Инь и Ян среди людей – они не разделялись бы на мужчин и женщин. Те плоды, что обращены к солнцу, поспевают скорее, потому что солнышко, обладатель великой силы Ян, греет их своими лучами, оттого они и красные; а на северной стороне, где солнышка не бывает, плоды еще незрелые, а потому зеленые. Таков уж закон сил природы: Инь и Ян!