Путешествие на Запад. ТОМ IV

Чэн-энь У

Чуть колышутся флаги и ленты кругом, И дымки ароматные тают, С изукрашенных золотом хрупких столов Дорогие шелка ниспадают. А сидения лаком покрыты цветным И парчою в узорах богатых, Все, как радуга, здесь ослепляет глаза, Все сверкает в роскошных палатах. С веток только что сладкие сняты плоды И лежат, аромат источая, И тончайшие запахи реют вокруг Золотого, горячего чая. Вот пампушки лежат, весом каждая в лян, Возвышаясь горою над блюдом. Сколько подано яств – до пятнадцати смен, А любое покажется чудом! А молочные кушанья! Что их вкусней? Их готовили с медом топленым. Но не хуже и жареные потроха, Что приправлены сахаром жженым. И

бутыли отборнейших рисовых вин Взор гостей привлекают недаром: Если в чашу нальешь да глоток отхлебнешь – Не сравнишь и с небесным нектаром! Вот и чай подают. Сколько разных сортов! О божественный чай из Янсяня! Лучше всякой корицы его аромат, Нет прекраснее благоуханья! Приготовлено все, чтобы гости могли Пировать беззаботно и праздно, И куда ни взгляни – все на этих столах Так чудесно и разнообразно!

Затем позвали шутов. Они пели, плясали, играли на дудках и бренчали на струнах, даже разыграли целое представление.

Наставник со своими учениками весело провели целый день в обществе князя и его сыновей. Незаметно наступил вечер, и пирующие стали расходиться. Князь приказал быстро постелить постели и натянуть пологи в беседке, после чего предложил Танскому монаху и его спутникам расположиться на ночлег, с тем чтобы на следующий день с самого утра возжечь фимиам, помолиться и начать обучение его сыновей боевому искусству. Монахам подали тазы с теплой ароматной водой для омовения, после чего они отправились спать. Уже наступила пора, когда

Птицы в гнезда уселись, Покой воцарился глубокий. Лег поэт на тахту, Перестал подбирать свои строки. А Река серебристая, Волны свои разливая, Озаряет сиянием Небо от края до края. Опустели тропинки В полях у последней заставы, И в ночной полутьме Словно гуще становятся травы. Все затихло вокруг, Речь людская уже не слышна мне, Только где-то вальки Ударяют о гладкие камни. За извивами рек, За твердыней хребта векового Мне о крае родном Эти звуки напомнили снова. А над ложем моим, Разгадав мое горькое бденье, Все стрекочет сверчок, Отгоняя во тьму сновиденья.

Ночь прошла. Рано утром старый князь со своими сыновьями снова явился к нашим путникам. При вчерашней встрече Танский монах оказывал князю почести, подобающие его званию, а нынче он уже приветствовал его как равного. Трое княжичей встали на колени перед Сунь У-куном, Чжу Ба-цзе и Ша-сэном и земно поклонились им.

– Досточтимые наставники! Покажите нам еще раз ваше волшебное оружие! – взмолились они.

Чжу Ба-цзе, обрадованный таким обращением, достал грабли и бросил их на пол. Ша-сэн вытащил свой волшебный посох и прислонил его к стене. Княжичи, второй и третий по старшинству лет, бросились к оружию, пытаясь поднять его, но все их усилия были столь же тщетны, сколь оказались бы напрасными потуги стрекозы, пожелавшей сдвинуть с места каменный столб. От напряжения их лица раскраснелись, но они так и не смогли приподнять оружие даже на волосок. Старший брат заметил их смущение и крикнул им:

– Братья! Не тратьте зря свои силы. Ведь у наших наставников оружие священное: вес его несоизмерим с нашими силами!

Чжу Ба-цзе задорно рассмеялся.

– Мои грабли вовсе не такие тяжелые, – сказал он, – они соответствуют числу одной только трети священных книг, и вместе с рукоятью весят пять тысяч сорок восемь цзиней!

Второй княжич робко спросил Ша-сэна:

– Почтенный наставник! Сколько же весит твой волшебный посох?

– Тоже пять тысяч сорок восемь цзиней, – смеясь, ответил Ша-сэн.

Старший княжич попросил Сунь У-куна показать посох с золотыми обручами. Сунь У-кун достал из уха иглу, помахал ею навстречу ветру, и она сразу превратилась в посох, толщиной с плошку, который он воткнул в землю перед собой. Старый князь и его сыновья застыли от страха, чины и слуги пришли в ужас. Княжичи совершили вежливый поклон, и один из них спросил:

– Почему у наставников Чжу и Ша оружие находится при себе, под одеждами, и они сразу достают его, а у наставника Суня оно спрятано за ухом? Почему от ветра его оружие увеличивается?

– Где вам знать, что мой посох не простой, – смеясь, ответил Сунь У-кун, – да и не всякий сможет пользоваться им. Вот послушайте, что я вам расскажу:

Когда над хаосом извечным Мир поднялся и заблистал, Из горных руд железо плавить Великий Юй впервые стал. О всех потоках и озерах И о глубинах всех морей Издревле посоху известно, – Когда пробиты были горы И злоба вод усмирена, Впервые в мире наступили Безоблачные времена, И в те года в Восточном море. Всегда готовый в смертный бой, Глубоко во Дворце подводном Хранился верный посох мой. Прошли бесчисленные годы, Века прошли, – и вот, смотри: С годами снова засиял он Лучами утренней зари. Искусством дивным овладел он: То сокращаться, то расти, То

озарять сияньем дивным Непроходимые пути. Добыть его со дна морского Мне выпала однажды честь. – Он был послушен заклинаньям, А обликов его не счесть! Захочешь – вырастет огромным, Все мирозданье заслонит, Захочешь – станет, как иголка, Совсем невзрачная на вид. Единственным, неповторимым Считает посох мой народ. И даже в небе, средь бессмертных, Он чудодейственным слывет Его «Послушным» называют, Хотя не всем он и с руки, Его узнаешь, если глянешь На золотые ободки. Тринадцать тысяч цзиней весом, А может даже тяжелей, Ему прикажешь – он сумеет Стать то короче, то длинней; Ему прикажешь – он сумеет И толще стать и тоньше стать, То вдруг бесследно исчезает, То появляется опять… Служил он мне большой подмогой, Когда, исполнен дерзких сил, Я в голубых чертогах Неба Погром жестокий учинил. Он был мне верным, сильным другом, Когда, сквозь тысячи невзгод В подземном царстве непроглядном Я страшный совершал поход. С ним вместе покорял драконов, Свирепых тигров укрощал, Повсюду проходил спокойно, Ни дебрей не боясь, ни скал, И бесов самых закаленных Умею побеждать в бою. И оборотней вероломных Мгновенной смерти предаю. Мне стоит только размахнуться, Любой конец его поднять И прямо в небеса ударить, В сияющую благодать, И сразу солнце потемнеет, Весь мир сокроется во мгле, И устрашатся духи в небе И оборотни на земле! Из хаоса давно возник он И все эпохи пережил, Уходят годы, но с годами Не потерял мой посох сил! Пройдут столетье за столетьем, – Его не старят времена: Его, как видите, отлили Не из простого чугуна!

Княжичи внимательно слушали Сунь У-куна и беспрестанно отбивали земные поклоны. Затем они подались вперед и, выражая самое искреннее почтение и уважение, стали просить, чтобы их научили приемам фехтования.

– Каким бы оружием вы хотели владеть? – спросил Сунь У-кун.

– Кто пользуется палицей, пусть выучится владеть ею; кто привык пользоваться граблями, пусть научится действовать граблями; а кому нравится посох, пусть учится, как лучше его использовать, – ответили княжичи.

– Научить не трудно, – засмеялся Сунь У-кун, – только силенок у вас маловато, вы не сможете действовать нашим оружием и получится, как у того художника, который рисовал тигра, а вышла собака. Древние люди сложили такую поговорку: «Если обучение ведется не строго, значит, учитель ленив; виноват сам ученик, коль ученье не постиг в совершенстве». Раз вы искренне хотите учиться, то прежде всего принесите сюда фимиам и поклонитесь Небу и Земле. Сначала я придам вам духовные силы, лишь после этого вы сможете перенимать фехтовальное искусство.

Княжичи были счастливы, услышав эти слова. Они собственноручно притащили жертвенник, помыли руки, зажгли ароматные свечи и, обратив лицо к небу, начали отбивать поклоны. Закончив обряд поклонения, они попросили наставников объяснить им приемы.

Сунь У-кун повернулся лицом к Танскому монаху, вежливо поклонился ему и сказал:

– Досточтимый наставник мой! Прошу тебя, прости мою вину! С тех пор как на горе Усиншань ты проявил милосердие и научил меня подвижничеству шраманов и за время нашего пути на Запад я не имел случая отблагодарить тебя за эти милости. Правда, я, не жалея сил, помогал тебе переправляться через реки и горы, и делал это от чистого сердца. Ныне мы вступили на родину Будды и нам посчастливилось встретиться с тремя просвещенными княжичами, которые умоляют нас, твоих учеников, научить их искусству фехтования. Поскольку они становятся нашими учениками, то тебе, наш наставник, они придутся внучатыми учениками. Почтительно прошу твоего благословения, дабы успешно наставлять их.

Танский монах, до глубины души растроганный этими словами, очень обрадовался. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, по примеру Сунь У-куна, тоже повернулись лицом к наставнику и совершили перед ним земные поклоны.

– Отец, учитель наш! Мы глупы и невежественны, и даже складно говорить не умеем, – сказали они, – но просим тебя, разреши и нам взять себе по ученику и позабавиться Пусть останется хоть одно хорошее воспоминание о нашем пути на Запад!

Танский монах обрадовался еще больше и дал свое согласие. Тогда Сунь У-кун велел трем княжичам зайти за беседку Белого шелка. Там они нашли укромное место, где Сунь У-кун нарисовал на земле созвездие Ковша. Он велел всем троим ученикам уместиться в рисунке Ковша, закрыть глаза и ни о чем не думать. Сам он тем временем прочел про себя заклинание и молитву, а затем вдунул в нутро каждого из княжичей божественный дух, после чего души княжичей покинули их. Затем Сунь У-кун при помощи заклинания вселил в каждого из княжичей телесную силу в десятки тысяч раз большую, чем та, которой они обладали прежде. Они, казалось, полностью переродились. К полдню княжичи очнулись и разом вскочили на ноги. Потерев лицо руками, они встряхнулись всем телом и почувствовали в себе огромную силу. Старший сразу же взялся за посох с золотыми обручами, второй княжич стал вертеть колесом грабли с девятью зубьями, а младший поднял вверх волшебный посох, покоряющий дьяволов и оборотней.