Путешествие налегке
Шрифт:
— Меня уже обокрали, — ответила Стелла. — Выпусти меня!
Ванда подошла к двери и коснулась руки Стеллы:
— Стелла, неужели это из-за книжной полки? Я отдам ее тебе. Я охотно отдам ее тебе! Она — небольшая, можешь взять ее с собой в такси. Как ты ужасно выглядишь, не обращайся со мной так дурно…
Ее рука все еще касалась руки Стеллы… Стелла взяла ее руку в свою и, не произнося ни слова, подождала, пока все не успокоится. Ванда отперла дверь и отошла в сторону. Стелла спускалась вниз по лестнице с ужасным и безутешным чувством освобождения. Там, где лестница делала поворот, она обернулась, чтобы помахать рукой, но дверь была уже заперта. Включили Evening Blues, но музыка почти тут же смолкла.
Густой туман спустился на город, первый весенним туман. Это хорошо; теперь хоть знаешь, что лед мало-помалу тронется.
Путешествие налегке
Не могу описать, какое облегчение я ощутил, когда наконец убрали трап! Только тогда, нет, пожалуй, позднее, когда теплоход отошел от пристани на такое расстояние, что с берега перестали кричать…
Быть может, вам интересно знать, что я взял с собой? Только самое необходимое! Я всегда мечтал путешествовать налегке бодрым неторопливым шагом, ну, скажем, по залу аэропорта, небрежно покачивая маленьким чемоданчиком, обгоняя нервничающих людей с тяжелым багажом! На этот раз мне впервые удалось взять с собой минимум вещей, я, не колеблясь, решил не брать фамильные реликвии и милые пустяки, напоминающие о… одним словом, о каких-то мгновениях жизни, о нет, это мне было вовсе ни к чему. Чемодан мой был так же легок, как мое легкомысленное настроение, я взял с собой лишь то, что требуется для ночевки в отеле. В своей квартире я не оставил никаких инструкций, но перед отъездом навел чистоту и порядок, на что я большой мастер. Это был последний штрих. И за все это время телефон не зазвонил ни разу. Хороший знак. Стало быть, ни один из этих, ни один… однако я не хочу сейчас говорить о них, мне больше нет до них дела, нет, они ни на миг не заняли мои мысли. Итак, я отключил телефон и проверил содержимое своего бумажника: паспорт, билеты, дорожные чеки, пенсионная книжка… Я бросил взгляд в окно и убедился, что на стоянке есть такси, запер двери и бросил ключи в почтовый ящик. По старой привычке я не вошел в лифт, терпеть не могу ездить в лифте. На третьем этаже я споткнулся, схватился за перила и замер на несколько секунд. Меня аж в жар бросило. Подумать только, а вдруг я и в самом деле упал бы, вывихнул ногу или, того хуже, сломал? Вот ужас-то. Все было бы напрасно, ничего было бы не исправить. В другой раз я уже не смог бы собраться и решиться уехать. Уже сидя в такси, я все никак не мог успокоиться и принялся оживленно беседовать с шофером, говорил что-то про раннюю весну, стал расспрашивать про его работу, но он отвечал мне весьма неохотно, и я наконец замолчал. К чему мне было его расспрашивать, ведь меня теперь вовсе ничто не интересовало! Какое мне дело до шофера и его проблем! Мы приехали на пристань задолго до отплытия теплохода, шофер достал мой чемодан, я поблагодарил его и дал ему на чай. Он даже не улыбнулся. Меня это неприятно задело, но зато человек, который проверял билеты, обошелся со мной очень любезно.
Итак, мое путешествие началось. Постепенно на палубе похолодало, здесь было довольно пусто, я решил, что пассажиры ушли в ресторан, и неторопливо отправился искать свою каюту. Я сразу понял, что буду в каюте не один: на одной кровати лежали пальто, портфель и зонт, а на полу стояли два элегантных чемодана. Я незаметно отодвинул их. Ведь я требовал, нет, ясно выразил желание поселиться в отдельной каюте; спать в отдельной комнате было всегда важно для меня, а сейчас, когда я собирался в полной мере насладиться новой жизнью, это мне было просто необходимо. Идти жаловаться пассажирскому помощнику не имело смысла, он тут же ответил бы, что свободных кают на теплоходе нет, и исправить эту ошибку никак нельзя, разве что заставить моего соседа провести бессонную ночь в кресле на палубе. Туалетные принадлежности моего соседа были очень дорогие, особенно сильно меня поразила электрическая зубная щетка и маникюрный набор с монограммой «А. С.». Я достал свою зубную щетку и все, без чего, как мне представлялось, обойтись ух никак нельзя, положил свою пижаму на свою постель и попытался ощутить, голоден ли я. Одна мысль о ресторане вызвала во мне отвращение, я решил пропустить ужин и удовольствоваться рюмкой спиртного в баре. В это время здесь было довольно пусто. Я уселся у стойки на высокий стул, уперся ногами в металлические перила, ограждающие каждый бар на свете, и зажег трубку.
— Будьте добры «Black and White»[15], — сказал я, взял стакан, коротко кивнул, показывая всем своим видом, что в беседу вступать не намерен, и принялся размышлять об Идее своего путешествия. Ехать, сам не зная куда, ощущая себя ничем не связанным, не отвечать за то, что осталось позади, ничего не планировать, не думать о будущем. Вкушать душевный покой. Мне захотелось вспомнить предыдущие поездки, и я с удивлением понял, что никогда не путешествовал один. Вначале я ездил с мамой на Майорку или Канарские острова. Когда мама умерла, я съездил с кузеном Херманом в Любек и Гамбург. Он только и делал, что ходил по музеям, и это приводило его в уныние; ему не довелось изучать живопись, и это
— Еще виски, — и с довольным видом оглядел бар.
Сюда начали стекаться люди, сытые, веселые. Они садились за столики, заказывали кофе и напитки, толпились вокруг меня у стойки. Вообще-то, я терпеть не могу толкотню и стараюсь по мере возможности избегать ее в трамвае и автобусе, но в этот вечер мне было даже как-то уютно и надежно в этой толпе. Пожилой господин с сигарой деликатным жестом дал понять, что ему нужна моя пепельница.
— Пожалуйста, — ответил я ему и хотел даже извиниться, но вовремя опомнился, мне это было вовсе ни к чему.
Уверенным и небрежным жестом я подвинул пепельницу ближе к нему и с безучастным видом уставился на свое отражение в зеркале позади батареи бутылок. Вам не кажется, что в барах есть что-то специфическое? Атмосфера самых немыслимых случайностей, убежища на нелегком пути от желаемого к неизбежному. Однако я должен признать, что посещал бары крайне редко. Я взглянул на свое лицо в зеркале, и оно вдруг показалось мне довольно симпатичным. Пожалуй, прежде я не удосуживался столь внимательно разглядывать свою внешность. Худощавое лицо, довольно красивые, немного удивленные глаза, волосы, правда, седые, но импозантно пушистые, падающая на лоб прядь, пожалуй, придает физиономии выражение озабоченной внимательности. А может быть, внимательной озабоченности. Нет, просто-напросто внимательности. Я осушил стакан и внезапно почувствовал непреодолимую потребность выговориться, однако решил умерить свой пыл. Во всяком случае, разве это не был подходящий момент, чтобы, нет, не слушать кого-нибудь, а самому выговориться? В мужском обществе, в баре. Я мог бы, например, будто невзначай упомянуть о своей значительной роли в работе Почтового управления. Нет, ни в коем случае. Лучше казаться загадочным, не говорить, кто я такой, а ограничиться намеками.
Сидящий слева молодой человек показался мне крайне нервозным, он все время менял позу, ерзал на стуле и старался держать в поле зрения все, что происходило в баре. Я повернулся направо и сказал:
— Однако здесь много народу нынче вечером.
Мой сосед погасил о пепельницу сигару и сказал, что корабль забит до отказа, что сила ветра — восемь метров в секунду и что к вечеру ветер усилится. Мне понравилась его спокойная и деловая манера говорить, захотелось узнать, пенсионер он или нет и зачем едет в Лондон. По правде говоря, я сам удивился, что меня это вдруг заинтересовало. Ведь любопытство и сострадание мне абсолютно чужды, и я, зная, сколь сильна потребность людей изливать душу и жаловаться на свои беды, изо всех сил стараюсь не вызывать их на откровенность. За свою Долгую жизнь я, понятно, наслушался всякого, Да и поделом мне. Но в эту минуту я, будучи На пути к новой, абсолютно свободной жизни, осторожно спросил:
— Вы едете в Лондон? По делам?
— Нет, я люблю морские путешествия.
Я понимающе кивнул. Мне было видно в зеркале его лицо, довольно тяжелое, помятое, отвислые усы, усталые глаза. Одежда на нем была дорогая и элегантная, «континентальная», — я надеюсь, вы понимаете, что я хочу этим сказать.
— Я еще с молодых лет понял, — продолжал он, — что беспрестанно путешествовать на корабле обходится, включая питание, значительно дешевле, чем жить в городе.
Я смотрел на него с восторгом, но он больше ничего не сказал. К счастью, он, очевидно, был не любитель откровенничать. Где-то наверху под потолком упорно и назойливо зудела музыка. Люди стали болтать все оживленнее, нагруженные рюмками и стаканами подносы доставлялись к столикам с поразительной точностью и быстротой. «Вот я сижу с заядлым путешественником, — пришло мне в голову, — с человеком, который сумел взять от жизни все и знает, что говорит». И тут он достал бумажник и показал мне фотографию своей семьи и собаки. Это был сигнал опасности. Я мгновенно почувствовал острое разочарование. Однако с какой стати мой спутник должен был отличаться от всех прочих? Во всяком случае, я, решив не давать ему втянуть меня в пространную беседу, взглянул на фотографию и сказал обычный вежливый комплимент. Его жена, дети и собаки имели весьма обычный вид, разве что отличались некоторым самодовольством. Он вздохнул, из-за шума я не услышал его вздоха, но его широкие плечи поднялись и опустились одновременно со вздохом. Очевидно, дома у него было не все ладно. Обычная история. Даже у такого вот элегантного путешественника с сигарой в золотом мундштуке и семейной фотографией на фоне собственного бассейна! Я быстро начал говорить о каких-то пустяках, о преимуществе путешествовать налегке и тому подобном, намереваясь поскорее найти подходящий повод, чтобы деликатно удалиться. С целью намекнуть о своем намерении я достал ключ от каюты, положил его рядом со стаканом и попытался привлечь внимание бармена, что было, разумеется, бесполезно; толкучка у стойки была ужасная, клиенты излагали свои желания так громко и нетерпеливо, что бедняга совсем зашился.
— Два «Black and White», — сказал мой спутник негромко, но столь весомо и отчетливо, что его слова моментально были услышаны. Он выразительно поглядел на меня и поднял стакан. Я понял, что пропал.
— Благодарю, — ответил я ему. — Не мешает выпить на сон грядущий. Однако время уже позднее.
— Не за что благодарить меня, господин Меландер, — ответил он. — Меня зовут Коннау.
И он положил свой ключ рядом с моим.
— Невероятно! Как вы узнали мою фамилию? — воскликнул я.