Путешествие по Долине Надежды
Шрифт:
…Полупрозрачная иллюзорная дымка, сотканная в тонкое, чуть колышущееся полотно, едва заметно вздрагивала и сверкала бриллиантовой крошкой звездного неба. Три высоких стрельчатых окна балкона с видом на широкую гряду пологих холмов и нависшее над ними багряно-алое предзакатное солнце в окружении розово-красной облачной ваты. Вид из окон ее бывшей комнаты в Лэранте — это было одно из немногих воспоминаний ее прошлого, которые хотелось хранить в памяти, — но теперь даже он раздражал и злил. «Надо учиться забывать прошлое», — стиснув зубы, зло процедила девушка. У нее складывалось ощущение, что
Она честно пыталась выбросить из головы ненужные воспоминания, избавиться от них, забыть, все, что было, но почему-то не могла. И злилась на себя, на окружающих, на весь этот несправедливый мир.
Позади еле слышно скрипнула дверь. Звук тихий, едва уловимый, но она все равно расслышала его и сразу поняла, кто вошел.
— Она тебе не поверит, — произнес Джейк еще с порога. — Я видел ее взгляд — Новикова тебе не поверит, сколько не пытайся рассказывать ей свои сказки.
Варг смотрел на нее холодным и острым, словно осколок стекла, взглядом, на дне которого виднелось непонимание и обеспокоенность происходящим. Естественно, он ведь и половины не знал из того, что задумала Прима.
— Я перестала любить сказки, когда мне было пять пять лет, — нетерпящим возражения тоном отрезала девушка — Неужели ты думаешь, что сейчас я собираюсь их рассказывать?..
В глазах Джейка мелькнуло замешательство и растерянность. Он так и продолжал недвижимо стоять у двери, не решаясь сделать шаг навстречу — Прима почти физически чувствовала плотную и густую атмосферу неприязни, словно вставшей между ними нерушимой стеной.
— Правда — самая лучшая сказка, — усмехнувшись, добавила она. — А иногда и самая страшная.
— «Правда»?.. — насмешливо переспросил варг. — Порой мне кажется, что даже Рохен не знает всей правды о тебе.
— Я знаю, и этого вполне достаточно. Я просто расскажу все, так, как вижу сама.
Некоторое время они продолжали молча смотреть друг на друга, будто решая, чего стоят доводы и слова каждого. Словно пытаясь побороть друг друга взглядами: Прима — насмешливо-решительным, а Джейк — холодным и жестким, но все-таки плохо скрывавшем внутреннее напряжение и обеспокоенность.
— Ладно, — наконец сдался варг. — Делай, что хочешь. Только ответь мне на один вопрос: почему ты так уверена, что я не сдам все твои замыслы?.. Ты ведь мне никто, я не обязан с тобой нянчиться, объяснять и уговаривать.
— Ты не такой, как остальные, — спокойно ответила Прима, словно эти слова были давно придуманы и заготовлены ею для подобного вопроса. — Я это сразу заметила.
— Ну а какой я?.. — усмехнувшись, спросил варг.
— Слишком открытый, слишком искренний, что ли…
— Это не про меня! Не про варгов! Мы не умеем быть такими!
— Знаешь… за все то время, которое я провела в «Разломе», я поняла, что этот мир слишком сложен, чтобы говорить о нем так однозначно. Можешь начать спорить со мной, что-то доказывать… но поверь: и варги бывают искренни…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Qui gladio ferit… [4]
Под потолком
Это было непривычно и странно — та беспрерывная тишина, непробиваемым куполом нависшая над головами, погасившая все звуки, разговоры, шорохи. Словно все вокруг замерло, застыло, в мучительном ожидании чего-то неизбежного и страшного.
4
(4) — «Qui gladio ferit…» (лат.) — часть латинской пословицы «Qui gladio ferit, gladio perit» («Поднимающий меч от меча и погибнет»)
Мэреш сидела чуть в отдалении ото всех, на самом краю образованного столами широкого полукруга, сквозь полуприкрытые веки наблюдая за остальными Хранителями, уже занявшими свои места. Но, сколько не вглядывалась в лица, видела лишь страх, волнение и напряженность. Эти чувства пылали красным и желто-оранжевым пламенем их аур, и с каждой секундой Хранительнице все больше казалось, что она очутилась в самом центре этого огненного водоворота, готового накрыть ее с головой, заключить в свои обжигающие объятия и не отпускать больше никогда.
Кто-то молча наблюдал за остальными, стараясь скрыть свои чувства за маской отстраненного безразличия, кто-то, охваченный всеобщим волнением, неслышно перешептывался с соседями, кто-то потерянно озирался по сторонам, словно стараясь отыскать кого-то или что-то, а кто-то казался лишь серой, непохожей на реальность, тенью самого себя.
Она чувствовала на себе их взгляды — взгляды молодых Хранителей, по сути еще детей, принявших на себя не легкую даже для взрослого человека долю.
«Чего они ждут?.. На что надеются?.. Не для кого уже не секрет, зачем их собрали сюда в этот поздний час, не секрет, о чем собираются сообщить. Новости распространяются слишком быстро, чтобы суметь их удержать».
Она больше была не в силах смотреть на них, видеть их растерянность, волнение и страх, и попыталась хоть на время отвлечься, разглядывая окружающую обстановку.
Зал Советов, оформленный в янтарно-желтых теплых тонах и будто наполненный живительным солнечным светом, удивлял своей красотой и изяществом. Широкое пространство помещения; отражающий дрожащий свет свечей пол, выложенный золотисто-оранжевой плиткой; сходящиеся под высоким потолком стены, расписанные всевозможными картинами и узорами. Здесь были изображены все события, вся летопись этрионского народа, в этих стенах словно оживали сами воспоминания, снова принимая жизненные краски и форму.
Искрящиеся в солнечных лучах шпили дворца Антэра на центральной площади города, именуемой Главной. Бескрайняя долина Юнг, одинокая и печальная своей пустотой и замкнутостью. Гряды пологих холмов, широкие степи, начинающиеся почти сразу за пределами Лэранта, высокий скалистый берег далекого Северного моря.
Искусно написанные картины казались до боли реальными и живыми, и Мэреш не могла на них смотреть — они снова возвращали ее в затерянные воспоминания и утонувшие в прошлом грезы о давно погибшем и разрушенном мире. И так жестоко, так неумолимо снова вытягивали в жестокое настоящее…