Путешествие по лунной дорожке
Шрифт:
Богомол крякнул с досады, а затем обратился к альбатросу:
— Альба, друг наш верный, неужели и тебя, твои зоркие глаза сумел обмануть Борей?
Тот, смутившись, признался:
— Мне стыдно,… но я очень устал во время бури и задремал в полёте… Я выведу вас. Мне далеко видно.
Однако коварства Гиконы и Борея на этом не закончились…
Не секрет, что больше всего миражей бывает в пустынях и морях. Это потому, что в пустынях жарко и вода испаряется, превращаясь в пар. А в море много воды и над ней пара — сколько хочешь.
В пустыне часто видят воображаемые озёра и верблюжьи караваны, которых нет, а в морях: то пиратские корабли с чёрными парусами, а то гигантских страшилищ.
Много парусников и моряков потонуло из-за миражей.
Идёт корабль, вдруг перед ним вырастает скала! «Сейчас налетим на неё, — думает рулевой, — разобьёмся!» Резко поворачивает руль, корабль сильно кренится и … тонет. А скалы-то и не было вовсе! Был мираж.
Сколько они принесли мореплавателям неприятностей! И с ума сходили, увидев чудищ в миражах, выныривающих перед носом кораблей.
Знали это змея и Борей. Да и как им было не знать, коль сами и творили такое.
Они слышали, как раскусили их хитрость Дарьюшкины друзья. И вот, когда Альб показал, где лунная дорожка, и все намерились двигаться к ней, видневшийся впереди остров — мираж вдруг зашевелился и двинулся к ним.
Борей, уже распавшийся на мелкие вихорьки, собрал их и стал выделывать движущиеся видения. Теперь он решил запугать путешественников, коль не сумел обмануть.
Остров стал превращаться в огромную медузу, сначала синюю, как химические чернила, а затем кроваво-медную.
Она росла и извивалась, как противная сороконожка. Затем выпустила гигантские щупальца, которые поползли на путешественников, также извиваясь и закручиваясь в кольца, хищно приподнимая тонкие, гибкие концы. Они быстро приближались, растекаясь извилистыми ручьями по воде.
Всем сделалось жутко.
Хотя жители океана и знали, что это обман, но всё равно совладать со страхом было непросто.
Некоторые боятся простой темноты, или безобидного грома, а тут ползли жадные змеи-щупальца огромного чудовища!
У Дашеньки похолодел затылок и задрожали руки.
Но в это время послышался смех дельфина:
— Пфи — пфи!.. пфи!..
А Богомол рассудительно произнёс:
— Ха!.. Обмануть не удалось, так решили запугать! Как бы не так! Не выйдет! — и, обращаясь к Даше, продолжил: — Сейчас Борей покажет настоящее цирковое представление. Приготовьтесь.
И в это мгновение щупальца достигли путешественников. Они коснулись их, стали по ним ползать и обвивать.
Девочка отчётливо ощущала скользкий холод и противную, липкую слизь. Она чувствовала, как её сжимают. Но это уже были не щупальца огромной медузы. Она, пузырясь, пучась и перетекая, превратилась в гигантского спрута, грозно нависшего над ними.
Возможно, Даше сделалось бы не по себе, но снова послышалось:
— Деф! Тебе хорошо: ты не чувствуешь какой липкий туман нагнал на нас Борей и закручивает его так, что можно подумать, на нас и в самом деле навалилось чудище.
Это говорил Богомол.
Тот
— Погодите, он изобретёт что-нибудь почище! На гадости он мастер.
И предостережение дельфина сбылось.
Увидев, что и в этот раз никого не удалось запугать ни гигантской медузой, ни монстром-спрутом, Гикона со своим приятелем решили пустить в ход вовсе изощрённые страсти.
И хотя чайки успели предупредить: «Берегитесь! На вас движется что-то чёрное, ужасное, закрывшее полнеба!», но то, что произошло в следующие мгновения, иначе как жуткой жутью не назовёшь.
Чтобы хоть немного понять, в какую переделку попали наши герои, вспомните: как бывает не по себе, когда оказываешься в комнате ужасов. Она напичкана кривыми зеркалами, корёжащими ваше отображение. Оно много раз отражается в стоящих напротив зеркалах и ещё, и ещё раз перекручивается и переверчивается в немыслимых пропорциях. Одна рука укорачивается, другая удлиняется до сумасшедших размеров, а туловище или исчезает вовсе, или становится похожим на крысиное. Ваше туловище!.. А уж что происходит с головой, ушами и улыбкой, так и описать невозможно. И вы видите в зеркале не себя, а такое страшилище, что во всей Вселенной не сыщешь!
То, что вытворяется в комнате ужасов, как в ней чувствуют себя попавшие туда, лучше всего можно описать, пожалуй, если напомнить, что в этих комнатах умерло от страха и разрыва сердца сто тринадцать тысяч сто тридцать три человека и сошло с ума ещё больше на целых семнадцать тысяч и шесть человек!.. А обхохоталось до умопомрачения и того больше.
Можно ли представить себе страшнее происходящего в них? Вряд ли кто-нибудь решится оспаривать это утверждение.
Вам после этого уже, наверное, не терпится узнать, что же случилось с нашими путешественниками?
Если бы вы могли всё видеть собственными глазами!.. Мне не пришлось бы тогда пересказывать. Тем более, я это по настоящему и не сумею сделать. Эти страхи нужно испытать; такое лучше видеть, а не читать здесь о нём.
Но, коль уж вы меня слушаете, то договоримся так:
Если и вы, узнав о случившемся с нашими героями, хоть капельку почувствуете, что они пережили, то умножьте ваши ощущения на тысячу! Только тогда можно будет понять их.
Да,… чуть не забыл,… и имейте в виду, что они, в отличие от вас, не сидели в комнате на диване, или за столом, как вы сейчас, а плыли ночью в безграничном, бушующем, бездонном океане, наполненном до краёв зубастыми, мордастыми и клыкастыми монстрами! И не на корабле, а на спине дельфина!
Все путешественники оказались даже не в комнате ужаса, а в чём-то, копошащемся, прилипающем, хватающем и куда-то волокущем их. В какую-то темень и жуть.
Это Что-То накрыло их и сдавило туго и липко. Словно их залили вязким, дурно пахнущим варом, или гудроном.
Но в нём было не абсолютно темно. Нет, в нём как раз было видно так, как это видно в сумерки.
Поглотившее их чудовище Нечто не причиняло боли. Но каждый из них видел всё, что происходит с его друзьями.
А с ними творилось страшнее всех известных и неизвестных жутких преступлений!