Путешествие с дикими гусями
Шрифт:
Я кричу, и на этот раз слышу звук – немое кино кончилось. Вот только вопль заглушает какая-то тряпка во рту. И еще музыка – тум-тум-тум! И хаос голосов. Я вижу тела, движущиеся на уровне глаз. Я вижу перевернутые тела в отражении. Голые, как и я. Понимаю, что сейчас случится. Бьюсь в путах, но веревки затягиваются только туже. Все, чего я добиваюсь – руки и ноги дергаются, елозя по краю стола. Стекло здесь закруглено, но движения все равно причиняют боль. Возможно, если я смогу дернутся резче... вдавить кожу в стекло сильнее... то разрежу себе что-нибудь. Вену. Или несколько. Это было бы здорово. Просто умереть. Может, тогда они испугаются, и отпустят Асю. Я не слышу ее криков.
Меня заполняет изнутри и раздирает на части. Я смотрю на белое безвольное тело, качающееся на волнах подо мной – вперед-назад, вперед-назад. Волны постепенно краснеют. Стекло наконец разрезало кожу, но не глубоко, еще недостаточно глубоко. Я дергаюсь снова, еще и еще. Водомерка на красной воде. Упавшая буква «Н» на красной бумаге. Меня вращает на карусели, все вокруг смазывается – части тела, кожа диванов, дым...
Вдруг из него возникают глаза Аси – туман выплескивается из них и течет по щекам. Из моего рта исчезает намокшая тряпка. В онемевшие конечности снова возвращается боль – их отвязали. Чьи-то руки обхватывают меня поперек тела и сажают, как куклу. Адель? Она-то что тут делает?
Платье на девушке надето шиворот-навыворот, волосы торчат перьями, туфли куда-то исчезли. Теперь меня поддерживает Ася, а Адель хватает с дивана чью-то футболку и рвет ее на полосы. О, у меня кровь. Интересно, а где Дитлев? И все остальные?
Я оглядываю комнату. Музыка все еще бухает, больно отдаваясь в голове. В углу на стене копошатся какие-то тени – кажется, там все еще кто-то трахается, прямо на полу.
Повязки охватывают ссадины на внутренней стороне предплечий и бедер. Кое-как меня впихивают в джинсы и куртку на голое тело. Возможно, та футболка - моя. Была.
Одну руку Адель закидывает себе на плечи, под другую подлезает Ася. Меня полуведут, полуволокут по коридору. Из-за некоторых дверей раздаются характерные звуки – по ходу, гости разбились на парочки и продолжают начатое в комнате с диваном – уже без нашего с Асей участия. Кстати, а как Асе удалось улизнуть?
– Как... ты? – сиплю я ей в шею, туда, где бешено бьется жилка.
– Нормально, Денис, - она сглатывает и поправляет мою руку, стараясь не задеть раны. – Все будет хорошо.
Они с Аделью стаскивают меня по лестнице. Доводят до «ауди», где мирно храпит шофер. Адель стучит в стекло. Проморгавшись, литовец вылетает из-за руля, как ошпаренный. Мы оказываемся в машине все трое, и они что-то бурно выясняют с Адель. Наконец литовец оборачивается назад, окидывает Асю и меня долгим взглядом – особенно меня. Кивает Адель, и она выскакивает под дождь. Хлесткие струи мгновенно смывают ее, будто девушки никогда тут и не было. Будто она привиделась нам всем.
Шофер рвет с места так, что машину заносит на мокром асфальте. Асю бросает на меня, но, когда «ауди» выравнивается, она не отстраняется. Ее голова так и остается на моей груди всю дорогу, будто она слушает, как бьется мое сердце. Будто боится, что оно остановится, а никто и не заметит.
Портрет. Дания
Мне снится, что я стою, запаянный в стекло, в переходе метро, между рекламой женских прокладок и витриной с кошельками и зажигалками. Я совершенно голый, но на меня обращают столько же внимания, сколько на прокладки. Люди спешат мимо в обоих направлениях, толкаясь и обгоняя друг друга. Я не могу шевельнуться, но краем глаза различаю розовый клок за стеклом, рядом со мной. Почему-то я уверен, что это Мила – так же как уверен в том, что вижу сон. Меня не удивляет, что она здесь, но происходящее мне не нравится. Кажется, я уже
Сердце колотится все чаще, все громче. Стекло начинает гудеть и вибрировать, будто вот-вот пойдет трещинами. Но прежде, чем это случается, поток текущих мимо людей расступается, и из него появляется Ян. Он останавливается прямо напротив меня. Наши глаза оказываются на одном уровне, потому что моя витрина приподнята над полом. Его взгляд пустой и безразличный – Ян пришел сделать то, что нужно сделать. Он достает из-под куртки пистолет и целится мне в грудь.
– С тобой бесполезно сейчас разговаривать.
Странно, как я могу слышать его слова через стекло?
– Поговорим через неделю.
Палец плавно жмет на курок, и витрина передо мной разлетается миллионом осколков. Я чувствую, как каждый из них впивается в мое тело, словно пуля. Хочу проснуться, очень хочу, но ничего не получается. Я только могу кричать от боли, захлебываясь собственной кровью. Кричать и кричать...
– Роли, роли ну.
Я просыпаюсь и вжимаюсь в угол кровати, скуля от ужаса. Огромный черный силуэт склоняется надо мной, кладет руку на плечо... Но это не Ян, а Абулкадир. Облегчение окатывает меня теплой волной, мышцы дрожат, мгновенно превращаясь в кисель. Я всхлипываю, а большой парень гладит меня по волосам, тихо приговаривая:
– Роли, роли...
Повезло Ахмеду – не брат у него, а просто ночная фея. И это несмотря на вчерашние события в душе и шмон.
Я украдкой вытер глаза и сжал руку Абдулкадира – типа, все нормально. Фея может лететь обратно на верхнюю койку. Парень посидел со мной еще немного – наверное хотел убедиться, что сосед снизу снова не начнет снова орать и пускать сопли в подушку – и полез наверх. Я нашарил сбившееся в ногах одеяло. Блин! Мокрое от пота, хоть выжимай. Простыня, кстати, тоже. Пришлось перевернуть одеяло той стороной, что была посуше, и прикорнуть на краю койки, куда я во сне не дополз. Естественно, утро я встретил на полу, чем здорово развеселил Ахмеда – его, очевидно, мои ночные вопли не разбудили.
На занятиях было непривычно тихо – румыны отходили после вчерашнего, а озабоченные негры куда-то запропали. Как выяснилось позже – с концами. В их комнате остались только мебель и голые стены. Даже одеяла с кроватей негритосы подобрали. Не знаю, был ли побег связан с травкой в душевой, или кому-то просто захотелось пойти по девочкам, но мне это очень помогло. Все, включая администрацию, решили, что у наших черных братьев рыльце в пушку, и меня оставили в покое.
Со всей этой бодягой по поводу загулявших негров я совершенно забыл про оформительскую повинность. Вспомнил только, когда услышал за неплотно прикрытой дверью злой голос Милы. Скатился с койки и вылетел в коридор. Она, наверное, шла на поиски запропавшего художника, когда в коридоре ее перехватили румыны с Лешкой. Не знаю, о чем они там базарили, но девчонка явно обрадовалась, когда увидела меня на горизонте.
– Пошли, Пикассо, - ухватила она меня за рукав. – У нас еще овцы не дорисованы.
– Опа! Смотрите-ка, шлюхи работают в паре! – заржал Лешка, а румыны подхватили, лопоча чего-то по-своему.
Я пожалел, что у меня не было с собой полотенца. А Мила огрызнулась:
– Поболтайте еще, и Пикассо баранам ваши морды пририсует!
Мы пошли в спортзал, а я почему-то вспомнил свой сон. Интересно, а как девчонка с розовыми волосами вообще оказалась в Грибскове? Стащила что-то в магазине, как я? Ночевала на вокзале? А может... Может, вовсе и не ночевала?