Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения

фон Икскюль Якоб

И лишь после того, как Ханс Дриш доказал, что из разрезанного надвое зародыша морского ежа получаются не две половины, а два морских ежа в половину нормальной величины, стало возможным более глубокое проникновение в тайны техники природы. Ножом можно разрезать на две части любое тело, но не мелодию. Мелодия песни, которая слагается благодаря свободной игре живых колоколов, остается прежней, даже если ее исполняет лишь половина колоколов.

11. Прогресс

В другой раз у меня возникли ассоциации с биологией, когда я слушал «Страсти по Матфею» в прекрасной церкви Святого Михаила в Гамбурге.

Это величественное произведение, сотканное из прекраснейших песнопений, устремлялось вперед, словно стальная поступь судьбы. Очевидно, что это течение музыки не имело никакого отношения к прогрессу, который ученые склонны приписывать временному ходу событий в природе.

Мы должны спросить себя, не является ли, подобно «Страстям по Матфею», единой композицией и та великая драма, что разворачивается в природе с момента появления жизни на нашей планете, в глубинах и на вершинах?

Быть может, и пресловутый прогресс, согласно которому живые существа должны были развиваться от первоначального несовершенства к всё большему совершенству, — по существу являлся не чем иным, как мелкобуржуазной спекуляцией в пользу растущих запросов предпринимательства?

Во всяком случае, даже при изучении простейших животных мне никогда не встречалось и тени несовершенства. По моим наблюдениям, всякий раз отпущенный на строительство организма материал использовался наилучшим образом. В жизненном театре каждого животного присутствовали все те предметы и «партнеры», которые имели значение для его существования.

Повсюду я мог видеть, как свойства животного и свойства его партнеров, подобно точкам и контрапунктам многоголосного хора, безошибочно соединялись в гармоничном звучании.

Создавалось впечатление, будто по клавишам жизни испокон веков скользит рука одного мастера. Композиции — легкие и сложные, великолепные и ужасающие — следовали одна за другой бесконечной вереницей.

В безднах праокеана обитали простые, но совершенные по своему строению крабы. Прошло много веков, и настала эпоха господства цефалоподов, конец которой положили акулы. Из теплых болот материка вышли динозавры, и благодаря этим великанам жизнь достигла гротескного выражения.

Однако рука мастера не замирала. Из древнего корня новыми жизненными мелодиями разрослись новые формы, порождая сотни вариаций, но никогда не обнаруживая переход от менее совершенного к более совершенному.

Определенно, в начале мировой драмы окружающие миры были проще, чем позднее. Однако в них каждому носителю значения всегда противостоял адресат. Над всеми ними господствовало значение. Оно связывало меняющиеся органы с меняющимся посредником. Значение связывало пищу и ее потребителя, врага и жертву и, прежде всего, самца и самку невероятно разнообразными способами. Повсюду — движение вперед, и нигде нет прогресса, понимаемого как выживание сильнейшего в неистовой неупорядоченной борьбе за существование. Вместо него — торжество жизни — мелодии, охватывающей смерть.

С вопросом о существовании прогресса в истории человечества я решил обратиться к нашему самому знаменитому историку.

В своем труде «Об эпохах новой истории» Леопольд фон Ранке [74] пишет: «Если же <…> видеть прогресс в том, что будто бы в каждую эпоху жизнь человеческая достигает более высокой ступени, что, следовательно, всякое поколение во всех отношениях превосходит предыдущее и, значит, последнее поколение всякий раз имеет преимущество перед прежними, и предшествовавшие являются лишь носителями последующих, — то это было бы несправедливо со стороны Божества. Такое как бы посредствующее поколение

не имело бы само по себе значения; оно что-нибудь значило бы лишь постольку, поскольку оно являлось бы ступенью для последующих поколений и не стояло бы в непосредственном отношении к Богу. Я же утверждаю: каждая эпоха стоит в непосредственном отношении к Богу, и ее ценность основана вовсе не на том, что из нее выйдет, а на ее существовании, на ее собственном „я“» [75] .

74

Леопольд фон Ранке (1795–1886) — историк.

75

Цит. по: Ранке Л. Об эпохах новой истории. Лекции, читанные баварскому королю Максимилиану II / пер. И. Шитца. М., 1898. C. 4. — Примеч. пер.

Ранке отвергает прогресс в истории человечества, так как все эпохи берут свое начало непосредственно в Боге и посему ни одна из них не может быть совершеннее другой.

Можно ли, опираясь на воззрения Ранке, понимать эпоху иначе, нежели как группу соотносящихся между собой человеческих окружающих миров в пределах ограниченного отрезка времени?

Из этого можно заключить, что каждый окружающий мир этой группы укоренен непосредственно в Боге, поскольку все окружающие миры принадлежат одной и той же композиции, композитором которой Ранке называет Бога.

Хотя всякий материалист реагирует на слово «Бог» как на красную тряпку, он охотно признает композиции, которые возникали случайно на протяжении гигантских временных периодов, если потрудиться объяснить ему, что сила и материя остались прежними от начала мира, а закон сохранения энергии имеет непреходящее и всеобщее значение.

Начиная свои рассуждения, я указал на то, что исследование окружающих миров в первую очередь доказывает непостоянство объектов, облик которых изменяется в каждом окружающем мире вместе со значением. В четырех окружающих мирах один и тот же цветок становился четырьмя разными предметами.

Основываясь на приведенных выше примерах, нам остается продемонстрировать, что иллюзией является также и постоянство материи. Материальные свойства предмета зависят от диапазона чувств того субъекта, окружающий мир которого мы изучаем.

Так, в частности, исследовав желтизну цветка, на который садится пчела, мы можем с уверенностью сказать, что в окружающем мире пчелы цветок не желтый (он, скорее всего, красный), поскольку цветовая шкала пчелиного глаза соответствует другим световым волнам, нежели цветовая шкала нашего глаза. Нам также известно, что звуковая шкала мотылька, обонятельная шкала клеща, вкусовая шкала дождевого червя и осязательные шкалы большинства беспозвоночных совершенно иные в сравнении с человеческими. Даже шкала твердости у тех ос-наездниц, которые прокалывают наитвердейшее еловое дерево, словно масло, должна быть совершенно иной.

Ни одно из свойств материи не остается постоянным, когда мы проходим сквозь различные окружающие миры. Каждый из наблюдаемых нами предметов, перемещаясь из одного окружающего мира в другой, меняет не просто тональность своего значения, но и строение всех своих свойств, как материальных, так и формальных.

В человеческом окружающем мире материя воспринимается как твердыня (rocher de bronze), на которой, как нам представляется, зиждется всё мироздание, но именно она улетучивается при переходе из одного окружающего мира в другой.