Путешествие в страну Счастья
Шрифт:
– Анна, обрати внимание на длинный халат на человеке. На поясе у него висит кинжал в форме рыбы. На голове – трехрогая шапка в виде короны.
По молчанию Мухаревой и по ее внимательному, изучающему петроглиф взгляду я понял, что у нее есть свое мнение о рисунке.
– Вот очертания козла. Черкасов назвал его «Козел-кулан», потому что при общем теле вот здесь можно увидеть голову кулана, – я обрисовал контур пальцем, понимая всю несостоятельность
Анна наконец нарушила молчание:
– А почему вы думаете, что это длиннополый халат? Я вижу человека иначе. И никакого кинжала я не различаю.
– Кинжал в форме рыбы хорошо просматривается на фотоснимках, – поспешил заверить я. – Просто сейчас неблагоприятное освещение. А подобная одежда встречается на многих антропоморфных фигурах.
Анна кивнула в знак согласия.
– Хорошо, что есть аналоги. А насчет кинжала: найдите еще несколько изображений, где кинжал видно хорошо. Тогда его можно будет точно идентифицировать. Пока это смотрится как случайные царапины на камне.
Я замолчал, предоставив возможность Анне самой изучать петроглиф. Я понял, что мои надежды на расшифровку плохо сохранившихся рисунков рухнули. Ученые не станут домысливать, что там было нарисовано. Они просто констатируют то, что можно точно отождествить с уже известным им. Поэтому я уже достаточно спокойно отнесся к высказыванию Мухаревой и о стеле с непонятными письменами:
– А почему вы думаете, что это древняя надпись? Может быть, ее нанесли пятьдесят-сто лет назад?
Я вяло возразил:
– Анна, надпись скрыта мощным вторичным загаром. За сто лет вряд ли мог образоваться такой слой…
– Откуда это вам известно?
– Мы же с вами видели надписи 30-50-х годов прошлого века на камнях. Они же совершенно белые, словно их набили вчера.
– Но они были на светлых валунах, а этот камень темный. Возможно, он и темнеет быстрее!
Я пожал плечами. Вступать в спор было совершенно бессмысленно. Нужно идти дальше и попытаться извлечь пользу от нашей экспедиции. Анна методично вносила координаты каждого камня с петроглифом в свой компьютер и делала фотосъемку. Это была нужная и трудоемкая задача. По нашим следам придут другие ученые и туристы, им эта информация поможет пойти дальше.
Возле большого валуна с изображением стада оленей мы опять задержались. Мне казалось, что после нескольких дней нашего общения Анна, закрытая и сдержанная, немного поменяла свое отношение ко мне и моим поискам. Поэтому я вновь попытался отстоять свою точку зрения:
– Анна, посмотри еще раз на эти бороздки. Вот здесь они очерчивают рога маленького оленя. Предположим, что бороздки случайны. Сам олень действительно нарисован прошлифовкой. Но как тогда могли возникнуть бороздки? Поверхность камня предполагает, что что-то будет выше нарисованных рогов, что-то ниже. Почему же рисунок везде выше, чем дно бороздок? Такое впечатление, что рисунок оббит, сделан наподобие барельефа. Ты сомневаешься в искусственном происхождении бороздок потому, что они темнее даже поверхности самого камня? А может быть, рисунок выполнен так давно, что на камне успел образоваться
Анна напряженно всматривалась в то, что я ей показывал.
– Эти бороздки складываются в определенные рисунки. Можно увидеть козла. Вот голова рыбы, здесь ее тело, – как заклинание повторял я, водя пальцем по камню. – Бороздки есть только здесь, на плоскости рисунка, где изображены олени. Их нет ни выше человеческого роста, ни там, где отсутствуют рисунки…
Анна встряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение, вызванное моими словами:
– Я хочу увидеть то, о чем вы говорите, но вижу совершенно другое. Я уверена, что это естественные трещины. Посоветуйтесь с геологами. Это все, что я могу вам порекомендовать.
За три дня мы смогли исследовать восточную и центральную части комплекса Чет-Кой-Суу, благодаря тому, что я уверенно вел группу к наиболее интересным рисункам, обнаруженным нами ранее. Один день экспедиция знакомилась с петроглифами Кара-Оя и Чолпон-Аты.
Очередной день был посвящен петроглифам западной части комплекса Чет-Кой-Суу, чтобы Анна Мухарева могла нанести на карту крайние границы «каменной галереи» и по достоинству оценить ее масштабы.
Участники экспедиции разбрелись между валунами, фотографируя рисунки, а я отправился на поиски большого камня с изображением волка или собаки, найденного мною однажды в прошлом году. Заметив неподалеку сидящего на пригорке чабана и пасущихся овец, я направился к нему.
– Здравствуйте, как ваши дела? – поприветствовал я его.
На вид ему было около шестидесяти лет. Из-под выгоревшей
синей рекламной кепки «Maximum 103.7 FM» виднелись коротко остриженные седые волосы. Кожа лица и рук крепко была просмолена жестким иссык-кульским солнцем. Глаза смотрели живо и с интересом. Теплая рубаха с жилеткой, толстые брюки из армейской материи с маскировочными разводами, на ногах шлепанцы, в руках хворостина для непослушной овцы.
– Вы чего здесь делаете? Золото ищете?
Я улыбнулся. Сколько раз я слышал подобный вопрос от местных жителей.
– Рисунки на камнях изучаем, – пояснил я и добавил: – Тут неподалеку на камне есть большое изображение волка, вы не видели?
Чабан покачал головой:
– Я здесь каждый день прохожу, никакого волка не видел. Сердце есть на камне. Хочешь, покажу?
– Это, наверное, современная надпись, – проговорил я. – Меня такие рисунки не интересуют.
Но мужчина уже вскочил на ноги и пошел в сторону, приглашая меня следовать за ним:
– Тут близко. Посмотри, пожалуйста, что это такое? Каждый день мимо хожу, думаю, кто на камне нарисовал? Может, знак какой?
Я поспешил за ним. Вскоре показалась группа крупных камней из серого гранита. На одном из них четко выделялась беловатая полоса из кристаллического кварцита, причудливо замкнутая в виде сердца.
Чабан указал на нее своей хворостиной.
– Видишь, сердце?
– Да, похоже. Только его никто не рисовал. Природа это сердце сотворила.