Путешествие в тропики

Родин Леонид Ефимович

Инстинктивной попыткой восполнить недостающие в организме вещества (железо, кальций и др.) является широко распространенная в этой области Бразилии так называемая геофагия — поедание земли. Впервые замеченная белыми геофагия рассматривалась как порок, которому предаются только индейцы и негры. Своим же детям, которые, подражая «цветным», тоже пытались отведать земли, белые надевали специальные намордники. Теперь установлено, что поедание земли не порок, а инстинктивная попытка восполнить недостаточное питание. В некоторых бразильских городках и сейчас в кабачках наряду с хлебом и треской продают обожженные шарики из

глины, содержащие железо, кальций и фосфор.

Особенно страдают от недоедания, болезней и непосильного труда бразильские дети. Дети работают и на плантациях и на фабриках. В Рио-де-Жанейро на обувной фабрике «Фокс» две трети всех работающих — дети и подростки. На текстильной фабрике Сан Луис Дуран в ночных сменах трудятся более ста детей и подростков. Они работают по 10–12 часов в сутки, а получают только половину или даже треть ставки взрослого рабочего. А на плантациях еще хуже, — там детей заставляют работать по 14–16 часов в день.

^{На плантациях детей заставляют работать по 14–16 часов.}

Не удивительно, что в Бразилии умирает очень много детей, гораздо больше, чем в любой европейской стране.

Между тем в Бразилии существует организация — «Национальное управление по защите детей». Его задача — не допускать эксплуатации детей, препятствовать использованию их на изнурительных работах, заботиться о сохранении здоровья детей, лечении и т. п. На это ведомство по бюджету отпускается 7,5 миллиона крузейро. Однако животные в Бразилии пользуются гораздо большим покровительством: на «Управление по защите животных» ассигнуется втрое большая сумма, — 25,2 миллиона крузейро.

Жозуэ де Кастро заканчивает свою книгу о голоде в Бразилии такими словами: «Экономический строй Бразилии оставляет человека безоружным перед лицом голода и болезней, постоянных спутников бразильца в его вынужденном одиночестве».

А крупный бразильский писатель Америке де Альмейда одно свое произведение начинает фразой: «Есть большее несчастье, чем умереть от голода в пустыне, — это не иметь пищи в обетованной земле».

Это очень грустные слова. Но это — правда, которую тщетно стараются скрыть те, кто правит Бразилией.

После поездки в Южную Америку, в том же году, мне довелось побывать в наших среднеазиатских республиках. В долине реки Чирчик, близ Ташкента, я посетил колхоз.

Будний день. Взрослые на рисовых полях, со всех сторон окружающих поселок. Захожу во двор детского сада. У входа в домик стоят в ряд 40 шкафчиков, в каждом шкафчике висит чистое полотенце, перед шкафчиками на камышевой цыновке стоят 40 пар тапочек. В доме — сейчас «тихий час» — ребята отдыхают каждый на своей постели. Другой двор. Здесь — ясли. В глубине виноградника под навесом, обтянутым кисеей, стоят 20 колыбелек, в которых, раскинувшись кто как, безмятежно спят «ползунки». Каждый младенец — будущий строитель коммунистического общества, и с самых первых шагов своей жизни он окружен заботой, вниманием и любовью нашего государства.

В 1948 году я работал в пустыне Кызыл-Кум. Вот затерянный в песках поселок Тамды. Нет, он совсем не затерян:

на сотни километров вокруг пасутся тысячные отары каракулевых овец.

Лучший дом в поселке — школа. В полукилометре от поселка — пруд. Дважды в день воспитатели приводят сюда детей чабанов, живущих в особом интернате, пока отцы и матери их пасут стада в далеких песках. Такие пруды скоро будут у нас в каждом колхозе, каждом ауле. Они не только преобразуют природу, они создадут новую жизнь.

В 1949 году я побывал в сталинградских степях и полупустынях. Зной стоял над выжженной солнцем степью. И только в глубокой балке темнела зелень. Это был «Дубовый овраг», где каким-то чудом рядом с пустыней сохранились великолепные дубы и ильмы.

Свернули по дороге к оврагу. Вдруг перед нами — ворота и маленькая девочка с алым галстуком предостерегающе машет рукой. Девочка объясняет, — здесь сталинградский пионерский лагерь, а она сегодня дежурная. В глубине балки в тени деревьев много домов и павильонов. Всё, что было лучшего поблизости, жители легендарного города отдали своим детям.

В 1950 году я участвовал в экспедиции в Кашкадарьинской области Узбекистана. Мы производили оценку земель и пастбищ в районах предстоящего нового орошения. Машины наши шли то по жаждущим влаги пустыням, то через поля хлопчатника, уже раскрывшего свои коробочки с белоснежным волокном.

Нам пришлось пересекать Туркестанский хребет. Перевалили мы через скалистый гребень и спустились в чудную долину с рощами чинар, кленов, грецких орехов, акаций. Это оказалось опытное лесничество Узбекского министерства лесного хозяйства. На поляне у речки стояли несколько десятков белых палаток. Юные натуралисты Самарканда выехали сюда отдыхать и помогают опытной станции собирать семена для новых десятков и сотен таких же рощ.

В 1951 году я посетил Никитский ботанический сад в Крыму. Рядом с ним — Артек. Тысячи школьников бегут по дорожкам к морю. Их загорелые тела сверкают в брызгах крутой черноморской волны. Со всех концов нашей необъятной страны съезжаются сюда пионеры — наша смена. Они набираются здоровья и сил, чтобы лучше выполнять завет великого Ленина — учиться, учиться и учиться.

Иногда я прохожу по улице Халтурина в Ленинграде. На одном из лучших особняков маленькая вывеска: «Дом престарелых ученых». Тут живут почтенные старцы, закончившие свой трудовой путь. Последние годы их жизни согреты заботой так же, как и первые месяцы жизни тех «ползунков», что я видел в далеком чирчикском колхозе.

У нас в СССР десятки тысяч яслей, детских садов, пионерских лагерей, детских домов отдыха.

Много надо вложить труда, чтобы расставить все их особыми значками на карте. А надо бы составить такую карту!

Это наша география. География жизни и процветания, география коммунизма.

ИЗ РИО В РОСАРИО

Снова океан

7 июня мы покинули Рио-де-Жанейро. Нам надо было попасть в знакомый уже порт Ангра-дос-Рейс, где нас ждал возвратившийся из Баии «Грибоедов». Опять не пустили наш корабль в столицу.