Путешествие вокруг света
Шрифт:
Летняя кампания 1816 года, чьи результаты закреплены на карте, составленной капитаном Коцебу в названном его именем заливе, вполне оправдала связанные с ней ожидания. Морской залив Коцебу на севере у Северного полярного круга глубоко вдается в побережье Америки, и его самая восточная часть, расположенная приблизительно на 1° севернее и на той же долготе, что и самая восточная часть залива Нортон, защищена островом Шамиссо и представляет собой надежнейшую якорную стоянку и превосходнейшую гавань для морских судов. Капитан Коцебу в 1817 году не захотел воспользоваться преимуществами своего открытия для новых исследований в полярных морях. Англичане продолжили дело, от которого отказалась экспедиция Румянцева: капитан Бичи {125} на корабле «Блоссом» в 1826 и 1827 годах, базируясь в этой же гавани, обследовал часть американского побережья Полярного моря [Северного Ледовитого океана].
Возвращаюсь к нашему северному плаванию. Оно проводилось в географических целях. Хотя мы часто общались с коренными жителями острова
17 июля 1816 года мы вышли из Авачинской бухты и 20-го увидели остров Беринга. Небольшие холмы на его западной оконечности, где мы высадились, плавно опускались к морю. Мы увидели эту часть острова в яркой зелени альпийских лугов; лишь местами еще лежал снег.
Пользуясь попутным ветром, от острова Беринга мы взяли курс на западную оконечность острова Св. Лаврентия. Нас окружал очень густой туман. 26 июля он на миг рассеялся — показалась горная вершина, и занавес вновь сомкнулся. Мы шли в опасной близости от невидимой земли.
В тот день на палубе появилась крыса, и это событие нас обеспокоило. Крысы — очень вредные гости на корабле, их размножение нельзя остановить. До сих пор на «Рюрике» не было крыс; если эта крыса попала к нам еще на Камчатке, то теперь в нижних помещениях судна их должно быть уже много. Охота на крыс на палубе стала весьма ответственным делом. Трех удалось убить, и с тех пор не попадалось ни одной.
27 июля мы направились к берегу. Земля предстала перед нами в ярком солнечном свете, когда мы наконец вышли из плотной завесы тумана. Для высадки были подготовлены две лодки. На пути к берегу нам встретилась байдара с десятью островитянами. Мы вступили с ними в контакт, хотя, как и они, были начеку. Островитяне громко требовали: «Табак! Табак!». Получив ценные листья, они дружелюбно, весело и вместе с тем осторожно последовали за нашими лодками. Когда мы высаживались на берег вблизи их палаток, они помогали нам. Стоявшие здесь на берегу шатры-яранги, покрытые тюленьими и моржовыми шкурами, были скорее летними жилищами, а постоянные находились, по-видимому, за предгорьями на западе. Оттуда появилась еще одна байдара. Наш алеут, долгое время живший на американском полуострове Аляска, нашел, что его население по языку и обычаям родственно здешнему. Он и служил нам переводчиком. Пока капитана в палатке, куда его пригласили, обнимали, поглаживали и угощали дружески настроенные, пропитанные запахом рыбьего жира люди и пока тот одаривал их табаком и ножами, я без помех взобрался на скалистый высокий берег и занялся сбором растений. Редко когда подобное занятие доставляло мне столь радостное, чудесное ощущение. Это была знакомая флора — высоких Альп нашей Швейцарии близ снеговой линии, со всем богатством, полнотой и великолепием прижимающихся к земле крохотных форм; с ней вполне можно сопоставить немногочисленные виды здешних растений. На самом высоком месте острова под каменными обломками, покрывающими землю, я обнаружил человеческий череп и взял его с собой, заботливо спрятав среди растений. Мне выпало счастье пополнить богатое собрание черепов Берлинского анатомического музея тремя экземплярами, которые было не так уж просто достать: только что упомянутым черепом с острова Св. Лаврентия, черепом алеута из старого захоронения на Уналашке и черепом эскимоса из могилы на берегу бухты Доброй Надежды в заливе Коцебу. Из всех трех был поврежден лишь последний. Только у воинственных народов, которые, подобно нукухиверам {127} , считают человеческие черепа боевыми трофеями, они могут быть предметом торговли. Большинство людей, в том числе и северные народы, покойников хоронят и относятся к могилам как к святыням. Лишь счастливая случайность может сделать путешественника или коллекционера обладателем черепов, которые в высшей степени важны для изучения истории человеческих рас.
К 2 часам пополудни мы вернулись на корабль.
28 июля и первую половину дня 29-го «Рюрик», окутанный густым туманом, простоял вблизи острова, мимо западной оконечности которого лежал наш курс. Вечером 28-го туман рассеялся, показалась земля, и на трех байдарах к нам прибыло множество островитян. В их вожде капитан узнал гостеприимного хозяина, принимавшего его накануне. Вслед за взаимными объятьями, потиранием носами и обменом подарками началась оживленная торговля. Вскоре мы все, в том числе и матросы, обзавелись камлейками. Это верхняя одежда северных народов, предохраняющая от дождя и набегающих волн, рубашка с колпаком или капюшоном, сшитая из тонких кишок тюленей и других морских животных. Полосы кольцевидной или спиралевидной формы сшиваются нитками из жил тех же самых животных и непроницаемы для воды. Швы украшают иногда перьями морских птиц или еще чем-нибудь. Над изготовлением даже самой грубой камлейки искуснейшая мастерица трудится много дней. Но любые камлейки жители с радостью отдают за несколько листьев табака, то есть за столько, сколько один курильщик выкуривает до обеда.
Странный обычай курить табак, происхождение которого
29 июля мы увидели северный мыс острова, крутой, скалистый утес, к которому примыкает низина со стоящими на ней ярангами коренных жителей, похожими на кротовые кучи. Они окружены деревянными помостами, на которых хранится то, что хотят уберечь от собак. От берега отплыли три байдары, в каждой сидело около десяти островитян. Прежде чем приблизиться к судну, они совершили религиозный обряд: сначала пропели протяжную песню, после чего принесли в жертву черную собаку. Один из них поднял собаку, убил ударом ножа и бросил в море. Проделав все это, они подошли к «Рюрику», и некоторые из них поднялись на палубу.
30 июля погода прояснилась; утром мы увидели острова Кинга, а вскоре и мыс Уэльс, острова Гвоздева (последние представляют собой четыре стоящие посредине пролива скалы-колонны), а затем — само азиатское побережье. Кук видел лишь три из упомянутых скал; четвертая — остров Ратманова, как его назвал Коцебу (это открытие принадлежит ему). Мы прошли пролив вдоль американского берега на удалении примерно 3 миль от суши днем за 2 часа.
Здесь я должен ответить на вопрос, который в глазах ученых символизирует непрерывный прогресс времени и истории. Вы, упрямцы, отрицающие движение, не желающие даже допустить его существование, посмотрите, ведь вы сами движетесь вперед. Разве вы не раскрываете сердце Европы по всем направлениям для судоходства, железных дорог и телеграфа? Разве тем самым не обретают крылья обычно медленно ползущие мысли? Это дух времени, который, будучи сильнее вас, овладевает вами. Гаусс {128} из Гёттингена осенью 1828 года в Берлине задал мне вопрос, который с тех пор ставили передо мной не раз: можно ли проводить геодезические измерения и триангуляцию с Азии в Северную Америку? На этот вопрос я даю однозначный утвердительный ответ. Обе опоры водных ворот — это высокие горы, находящиеся на виду одна от другой. На азиатской стороне они круто поднимаются над морем, а на американской — окаймляют примыкающую к ним низменность. У азиатского берега море глубже и течение, устремляющееся в пролив с юга со скоростью от двух до трех узлов, сильнее. На азиатской стороне пролива мы часто видели китов и бесчисленные стаи моржей. Пики гор возвышаются над покровом тумана, который летом обычно стелется над морем. Но бывают и такие дни, какой выдался, например, 30 июля 1816 года.
Когда нашим взорам стал открываться низменный американский берег, впечатление было такое, словно его коснулся своим жезлом волшебник. Он густо населен и усеян ярангами, окруженными помостами. И кругом торчат колья, китовые кости и стволы деревьев. Все это мы увидели сначала на горизонте в отражении миража, удлинявшего и изменявшего очертания. Казалось, там, вдали,— неисчислимый флот, целый лес мачт.
Мы следовали в востоко-северо-восточном направлении вдоль противоположного берега, держась как можно ближе к суше на глубине 5–7 футов. Побережье, за исключением редких пятен на возвышенностях, было свободно от снега и покрыто зеленью. Утром 31 июля мы бросили якорь там, где низменный берег как бы прерывался, словно это было устье реки или вход в морской залив. Мы высадились напротив нашей стоянки и очутились на голом, плоском острове, который, словно речная плотина, наполовину преграждал широкий, бегущий через низменность поток. В этом районе на карте Коцебу показаны острова Сарычева и бухта Шишмарева. Глубина в середине более широкой северо-западной части бухты достигала 8 футов, и во время прилива поток оттуда устремлялся в сторону суши.
На острове Сарычева мы вновь столкнулись с игрой миража. Я увидел пред собой водную поверхность, в которой отражался низкий холм, тянувшийся вдоль противоположного берега, и пошел по направлению к воде, и вдруг она исчезла, и я посуху достиг подошвы холма, а когда прошел примерно половину пути, Эшшольцу, стоявшему там, откуда я начал свой путь, показалось, будто я по самую макушку погрузился в дающий зеркальное отражение слой воздуха. И в таком укороченном виде я был похож скорее на собаку, чем на человека. Продвигаясь к холму, я все больше выходил из этого слоя, и, поскольку зеркальное отражение удлиняло рост, теперь я казался Эшшольцу очень высоким, прямо-таки гигантским и тощим.