Путешествие. Дневник. Статьи

Кюхельбекер Вильгельм Карлович ""

27 февраля^[1179]

[...] Прочел я в «Дополнениях» к «Деяниям Петра Великого» царствование Михаила Федоровича. За неимением ничего лучшего рад я, что хоть из Голикова узнал некоторые подробности времени, последовавшего за смертью Ляпунова, — Заварзина звали Сидором, Просовецкого Андреем, а отчество Артемия Измайлова — Васильевич. Не знал я, что Измайлов был казак, вместе с Шейным. [...]

1 марта

[...] Из Голикова

я узнал, что не Иван Ржевский, а другой — Андрей Никитич — был защитником Брянска. [...]

2 марта

Вечером прочел несколько занимательных статей в «Библиотеке»; между прочим, отрывок из «Воспоминаний о Сирии» ^[1180] Осипа Морозова. Этот Осип Морозов чуть ли не тот же Осип Сенковский: по крайней мере и у Морозова те же марлинсковские замашки и то же незнание русского языка, что у Брамбеуса-Сенковского. Впрочем, и у того, и у другого не отнимаю ни воображения, ни завлекательности, ни истинного таланта. Но все же Марлинский подлинник, а они оба списки, и все же не быть им законодателями в русском языке.

8 марта ^[1181]

[...] Начало повести Бальзака «Старик Горио» очень заманчиво — но я встречал даже в наших журналах отрывки и целые создания Бальзака же, в которых было более поэзии, более воображения, теплоты и пылкости. [...]

12 марта

Начал 24 книгу «Илиады», и довольно успешно; читал же я своего вечного Голикова.

14 марта

Ныне, 14-го марта 1835 г., добрался я в греческом подлиннике до последнего стиха «Илиады»; начал я ее 9-го июня 1831 года, стало быть, читал без малого четыре года. Довольно медленно! Однако не надобно забывать, что иногда по 6 месяцев и не заглядывал в книгу, а кроме того, каждую песнь перечел три, четыре, а иную и пять раз.

18 марта

С наслаждением прочел я отрывок из «Воспоминаний о Сирии» Морозова (Сенковский, Брамбеус и Морозов непременно одно и то же лицо); название этому отрывку «Затмение солнца». Тут все хорошо, кроме следующей ереси: «Душа поистине столько же облагораживается на вершинах земли, сколько на первых высотах общества». Охота профессору Сенковскому быть маркизом! Что за первые высоты общества? Не читал же профессор «Онегина». Иное дело, если он на высотах общества полагает людей не самых светских, а самых умных и добродетельных: это соль земли, и между ними подлинно чувствуешь себя благороднее и лучше. Только точно ли люди самые умные и добродетельные в тех кругах, которые в обыкновенном разговоре называют высотами общества? Как вы об этом думаете, господин профессор?

20 марта

Сегодня начал я Шеллинговы «Исследования о существе человеческой свободы» ^[1182] («Philosophische Untersuchungen tiber das Wesen der menschlichen Freiheit»). Начало этого творения удивительно: какая глубина и вместе какая ясность! Преклоняю колено пред великим мыслителем и прошу у него прощения, что было понял его криво! Особенно для меня поразительно согласие его учения с учением святой религии христианской.

Дай только бог, чтобы я и далее везде мог выразуметь

это согласие! Если случится противное, так лучше припишу то ограниченности собственных способностей, нежели самому Шеллингу.

21 марта

Целый день читал я Шеллинга. Необыкновенно великий человек! Какая глубина и вместе ясность (да! ясность) в творении, которое теперь читаю. Как малы и ничтожны его противники! (особенно наши молодцы: Брамбеус и Греч и Массальский; да что о них и говорить!) Не ограничусь выписками отдельных мыслей,^[1183] а постараюсь отдать себе отчет во всей его системе. Может быть, это пригодится не одному мне.

24 марта

Утро провел я неожиданно приятно; удалось мне переложить в стихи одно место из 3 Книги Царств, вот мое переложение:

И TAMO ГОСПОДЬ

(Кн. Царств 3, гл. 19, ст. 11 и 12) И был к нему от господа глагол

И так вещал: «Воздвигнись в день грядущий

И там, в горах, покинув темный дол,

Пред богом стань, — и пройдет всемогущий!».

И се! возник в пустыне крепкий дух,

Великий ветр, и гласом завыванья

Наполнил прозорливца грудь и слух

И члены облил мразом содроганья.

И с корнем кедры вырывая вон,

И морем праха тьмя лицо лазури,

И скалы раздирая, мчится он;

Но бог не в нем, господь не в духе бури.

По вихре трус, и будто океан

Волнуется Иуды край священный,

Шатнулся и колеблется Ливан,

Как муж, вином столетним упоенный.

Но и не в трусе бог. И глубь земли

Разверзлася, и пламенного тока

Густые волны, хлынув, потекли;

Но господа не видит взор пророка.

Огонь потух, и замер треск и гром

(Так умолкает звонкий конский топот,

Теряясь постепенно), и потом

Пронесся в мир прохлады тонкий шепот:

И шепот тих, и сладостен, и мал,

И бога тут узнал предвозвеститель,

Лицо закрыл и господу предстал

И рек: «Тебе я внемлю, вседержитель!».

26 марта