Путешествие. Дневник. Статьи
Шрифт:
«Мир поэта» Катенина[667] — одно из самых лучших лирических творений, какие только имеем на русском языке. Начало — о предметах поэтических у евреев, потом переход от евреев к грекам и окончание необыкновенно хороши.
Следующие стихи бесподобны:
И на крылах воображенья,
Как ластица, скиталица полей,
Летит душа, сбирая наслажденья
С обильных жатв давно минувших дней;
Ветр свежий веет от Востока,
От тучных счастливых земель,
Где
Изображение Авраама прекрасно; столь же почти хорошо свидание Иосифа с братьями. Эпизоду «Руфь» я подражал, однако же без намерения, в первой песни своего «Давида», а где Катенин говорит о Давиде, мы встретились почти слово в слово. Вот два стиха Катенина, которые у меня почти повторены:
Царь, пастырь, воин и певец,
Весь жизни цвет вобрал в себе едином.
Во второй половине «Промефей» Эсхилов единствен. Но лучше всего мне нравится окончание; оно напоминает окончание и Гетевой «Euphrosyne»[668] и Шиллеровой «Прогулки», но не есть им подражание. Стихи, каковы в этом случае:
Нет, нет! в лице их узнаю
. . . . . . . . . . . . . .
Я вижу, движется их строй,
Их очи смотрят, грудь их дышит...
Промолвите, герои древних лет,
Да жадный слух ваш глас услышит!
Хочу рукой моей коснуться вас... Ах, нет!
Нет их, нет никого!..
. . . . . . . . . . . . . .
Вокруг меня зари свет слабый льется,
Лицо горит, мрет голос, сердце бьется
И слезы каплют из очей, —
такие стихи являют поэта истинно восторженного, истинно исступленного: их и лучший подражатель никогда не напишет.
9 января
Нынешний день провел я прилежно и разнообразно: поутру занимался своею поэмою, после обеда писал письма, а, наконец, вечером прочел несколько статей в «Вестнике Европы», о которых, однако же, завтра, потому что устал.
10 января
Поутру сочинял, после обеда писал письма, а вечером читал, словом сказать, провел нынешний день, как вчерашний.
Очень дельная статья Арцыбашева «Два съезда князей» [669] (отрывок из Нестора). Как тут все живо и хорошо! Кажется, что все видишь: не лучше ли это наших так называемых прагматических историй? Противу последних очень умно вооружается и Сегюр[670] в предисловии к своему сокращению «Всеобщей истории».
Наконец, попалась мне статья довольно путная в «Вестнике Европы»: «Изяслав II, или Середина 12-го столетия в России» [671] Арцыбашева. Это отделение нашей истории удачно впоследствии обработано Полевым; но я уверен, что Арцыбашева труд ему был очень полезен.
11 января
Давно я не читал ничего Гофмана. В «Вестнике» его повесть «Счастье игроков»,[672] которой начало истинно мастерское. Под конец слишком
В статьях Одоевского я везде узнаю своего любезного сотрудника: как все у него зелено! но из него мог бы выйти человек. Хотелось бы мне знать, что он теперь творит? Неужто женитьба его совсем переродила,[673] и он уж совершенно стал похож на тех, над которыми, бывало, так едко и неосторожно смеялся?
12 января
Много в «Вестнике» на 1823 года статей Одоевского. Не из лучших — «Дни досад».[674] Охота человеку, не знающему людей, писать карикатуры и называть их людьми!
Послание Загоскина «К Людмилу» [675] принадлежит к хорошим сатирам на русском языке, а число хороших сатир у нас не слишком велико: в нем много vers a retenir.[676]
Одно из последних стихотворений Капниста — «В память береста»;[677] оно прекрасно не по отдельным разительным стихам, которых в нем вовсе нет, а по своему целому и по подробностям в самом вымысле.
15 января
Лучшая из всех философических статей, какие прочел я в «Вестнике», — Ансильонова «О новейших системах метафизики в Германии».[678] Какая тут разница с Снядецким! Я это рассуждение прочту еще раз, а потом уже сделаю несколько замечаний.
Людей неосторожных (qui se laissent aller[679]) считают очень часто недальновидными, глупцами. Но едва ли это всегда справедливо. Можно очень и очень хорошо видеть пронырства и коварство сплетников, клеветников, наушников и прочей умной сволочи, а считать ниже себя принятие против них осторожности; можно, напр., даже наверно знать, что, если я скажу то и то, кумушка такая-то это перескажет с такими-то прибавлениями и украшениями кумушке такой-то и пр.; и все же может случиться, что не удержишься, а выскажешь все, что лежит на сердце и что и искреннему другу не всегда бы поверять должно. Конечно, это не хорошо; однако же напрасно умники торжествуют: «Мы-де перехитрили его! провели!». Не они его провели: его увлекла только страсть, страсть иногда самая благородная, которой они никогда не поймут и понять не в состоянии. Брат очень справедливо в своих письмах упрекает меня в этой неосторожности; но напрасно называет он ее доверчивостию. Припоминая многие случаи из своей прежней жизни, я убедился, что очень часто эта неосторожность у меня была сопряжена с сильными подозрениями, а всего чуднее — иногда даже была следствием этих самых подозрений.
17 января
Перечитывая сегодня поутру начало третьей песни своей, поэмы, я заметил в механизме стихов и в слоге что-то пушкинское. Люблю и уважаю прекрасный талант Пушкина: но, признаться, мне бы но хотелось быть в числе его подражателей. Впрочем, никак не могу понять, отчего это сходство могло произойти: мы, кажется, шли с 1820 года совершенно различными дорогами, он всегда выдавал себя (искренно ли или нет — это иное дело!) за приверженца школы так называемых очистителей языка, а я вот уж 12 лет служу в дружине славян под знаменами Шишкова, Катенина, Грибоедова; Шихматова. Чуть ли не стихи четырехстопные сбили меня: их столько на пушкинскую стать, что невольно заговоришь языком, который он и легион его последователей присвоили этому размеру.