Путешествие. Дневник. Статьи

Кюхельбекер Вильгельм Карлович ""

20 марта

Нынешний день — день рождения матушки — я освятил окончанием 5-й песни своей поэмы и окончанием чтения 9-й книги «Илиады». За 6-ю песнь и за 10-ю книгу примусь уже после праздника.

22 марта

Странно, быть может, очень естественно, что у меня менее выписок из писателей превосходных, нежели из второстепенных. Так, напр., из проповедей Дрезеке, Чирнера, Рейнгарда я почти ничего не внес в дневник, а сегодня кое-что выпишу из Розенмюллера. Дабы поместить в своих отметках все, что у первых трех заслуживает замечания, мне бы должно

было исключительно этим заняться и продержать каждый том по крайней мере неделю. У Розенмюллера нет ни их глубокого ума, ни блестящих дарований, ни увлекательного красноречия; но и у него много справедливого, а иногда даже и довольно такого, что показывает мыслителя, смотревшего на мир, на человека, на пути Провидения с возвышенной точки зрения. Так то в конце проповеди «Einige Beruhigungsgrunde bei der Wahrnehmung, dap Gott den bosen Menschen so viel Gewalt zu lassen scheint»^[733] он между прочим говорит: «Долготерпение божие к злодеям приносит и ту пользу, что утесняемые ими добрые самыми утеснениями упражняются в добре и ведутся к совершенству и блаженству высшему. Кротость, снисходительность, миролюбие, непамятозлобие, великодушие и к врагам и обидчикам — добродетели. Но возможно ли бы было обнаружить их, если бы нас никто не оскорблял, если бы все люди во всех отношениях исполняли наши ожидания?.. Наконец, в этом долготерпении и то благо, что оно заставляет нас обратить большее внимание на важную утешительную истину о воздаянии, ожидающем нас за пределами сей жизни, а тем самым усвояет небу чувства и помышления наши. Пусть бы все доброе получало здесь уже свою награду, а все злое здесь уже подвергалось заслуженной каре — что бы из того последовало? Мы бы ограничили все свои надежды настоящею жизнию, мы бы усумнились, можно ли ожидать другого какого возмездия, кроме временного, здешнего, за дела и благие, и порочные».

23 марта

Вчера я в первый раз ужинал без свечки. Пишу письма: два должны быть французские — ох! — но хорошо по крайней мере, что одно уже написано.

24 марта

Кончил письма: к Наталии и Эмилии Феодоровне и к младшей сестре. Последней посылаю стихи «Любовь»,^[734] основанные на 13-й главе Послания 1-го св. Павла к коринфянам. Эту главу я знал наизусть, но было забыл; теперь опять вытвердил.

ЛЮБОВЬ Великая сила дана человеку:

Родится на миг, безоружен и слаб,

С рождения бури грозят его веку,

Он горя, болезней и тления раб;

Но мысль его, искра чудесная,

Блестит и во мраке земном;

Душа его гостья небесная:

Не вечно же прах ему дом.

По телу былинка — и что ж? дерзновенный,

Светила и солнцы кладет на весы

И слышит биение сердца вселенной,

Гармонию звезд, мировые часы.

Столетия жизни потоками

Поит вдохновенье певца.

Пред полными бога пророками

Покров упадет с их лица.

Так! Дивна же данная смертному сила,

3 2 1

Но сон его дни: и вождя, и царя,

И мудрого — всех ожидает могила;

Увидела гордого славой заря;

Луна же со свода

туманного

Сребрит вертограды земли,

И видит его бездыханного —

Заутра следа не нашли.

Пусть каждая мне покорится стихия,

И каждого племени знаю язык,

И скажут: «Он ангелу равный вития»,

И всех превзойду моготою владык;

Пусть будут мне книгой открытою

Дела нерожденного дня;

Но бездной пожруся несытою,

Но гроб же поглотит меня!

Потребно единое в области света,

Куда, все покинув, душа воспарит:

Где будет она и нага, и раздета,

И явится богу, и что защитит?

Любовь! — Без любви оживляющей

Я только звенящий кимвал,

Тот звук, что под дланью играющей

Трепещущий бубен издал.

Иной не щадит ни трудов, ни сокровищ

И служит убогому, жертвуя всем,

Бесстрашен и тверд, и летит на чудовищ,

В мучении пламени крепок и нем.

Когда обливается кровию,

Пусть мир превозносит его;

Но если влеком не любовию,

Пред господом он — ничего.

Хотя бы и верой владел чудотворной,

И молвил бы, силы божественной полн,

Горе, его грозному зову покорной:

«Повергнися в лоно бездонное волн!» —

Качая главою лесистою,

Пусть ринется в море — но сам,

Объят не любовию чистою,

Творца ли предстанет очам?

Обиды любовь, милосердуя, сносит,

Ей чужды и зависть, и гнев, и вражда,

Любовь подает и тому, кто не просит,

Хвалы ей не нужны, она не горда;

Не требует даже и правого,

Не хочет и злобному зла,

Не мыслит во веки лукавого,

Всегда как зерцало светла.

Скорбит о неправде, но в чистую радость

Священная, вечная истина ей;

Грехи покрывает, и горечь за сладость,

Врагов же готова считать за друзей.

Все ею приемлется с верою,

На чем только блага печать:

Наветам же тою же мерою

Любви невозможно воздать.

Как дым или спящего мужа мечтанья,

Как облака легкого быстрый полет,

Так пышность, и сила, и мудрость, и знанья

Все бренное в день роковой протечет.

Настанет одно совершенное,

Любовь воцарится одна;