Путешествие
Шрифт:
Поднявшись наверх, он прежде всего пошел в бар возле пассажа.
— Пожалуйста, граппы, полный стакан, скорее,— сказал он еще в дверях.
Бармен испытующе посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.
— Ой, я вижу, вы сегодня поссорились, если позволите заметить.
Он налил стакан и подал его Генрику.
— Что такое? — спросил Генрик с раздражением.
— Ну да, синьора была тут минуту назад и выпила три таких стакана. Тоже крикнула, чтобы поскорее, и выпила залпом. Здорово закладывает, ничего
Генрик выпил, бросил бармену деньги и выбежал из бара.
Он мчался так, как будто у него была какая-нибудь цель, но никакой цели у него не было. Улицы были темны, огни горели только в виллах, пансионатах и кое-где в витринах магазинов. Он долго кружил и блуждал по извилистым улочкам, когда вдруг остановился и ударил себя рукой по лбу.
«Ну, конечно, она пошла к себе и легла спать. Нужно идти в пансионат, отделаться от Эдуардо и забрать Патрицию. Я никогда больше не позволю ей так много пить».
Он спрашивал прохожих, как пройти к пансионату «Регина», но те либо не могли ответить, либо объясняли так, что невозможно было понять.
Он кружил и кружил по улочкам и вдруг услышал смех Патриции. Он остановился и обнаружил, что стоит перед виллой синьора Памфилони. Он облегченно вздохнул. За большой приоткрытой стеклянной дверью террасы горел свет, занавеска была задернута, и на ее фоне двигалась какая-то тень. Это была Патриция. Генрик отворил калитку, прошел по дорожке и поднялся по лестнице на террасу.
— Ну что, дядечка? — услышал он голос Патриции.— Ты, кажется, не очень рад этому визиту? А?
— Но, право же, уважаемая синьора,— голос синьора Памфилони был каким-то писклявым и взволнованным,— я в восторге, но вы, мне кажется, чувствуете себя не очень хорошо, правда? А где мой друг, синьор Генрик?
— О нем ни слова! — крикнула Патриция — Эй, дядечка, разве я тебе не нравлюсь?
Синьор Памфилони как-то несмело захихикал.
— Как вы можете мне не нравиться? Но ведь вы, как бы это выразиться, ну, знакомая моего друга, а дружба — это для меня самая святая вещь. Нет, нет, в самом деле, я графа Шаляя особенно уважаю... Что с вами? Почему вы плачете? Пожалуйста...
Раздался звон разбитого стекла. Потом послышалось хриплое пение, которое внезапно оборвалось:
— Не огорчайся, дядечка,— глухо прозвучал ее голос. — Эту вазу можно склеить. Вот жизнь уже не склеишь. Ой, нет. Ой, нет, нет! Ну, дядечка, дай еще выпить. Знаешь, зачем я к тебе пришла? Чтобы вернуться на свое настоящее место. Да, да, лей еще, доверху... Я занесу тебя сегодня в список своих клиентов.
— Синьора Патриция, боже милосердный, перестаньте и опустите платье.
— Молчи, дядечка. Никакая я не Патриция. И знаешь ли ты, что не к каждой выдуманной истории можно приделать такой конец, какой бы хотелось? Не знаешь? Тогда ты... Ну, дядечка, выкладывай пять сотен и...
— Ах, да что вы? Что вы! Ну, пожалуйста, не снимайте хотя бы рубашку.
Синьор Памфилони вдруг захохотал, как будто его защекотали, а потом донесся отчаянный стон: «Я в самом деле выше всего ценил дружбу», и Генрик сбежал с лестницы, затыкая уши.
Он остановился на улице, встал под пинией и уперся головой в ее ствол. Отер пот, выступивший на лбу, хотя было не жарко.
«Теперь я должен убить синьора Памфилони,— подумал он,— но таким образом игра затянется».
Все было ненастоящее. Люди и события. Настоящим было только страдание и настоящей была любовь.
Всю ночь Генрик пролежал в постели, не раздеваясь. Он курил сигарету за сигаретой и смотрел в потолок. Он заснул, когда уже рассвело. Ему снилась Зита. Она кружилась на карусели, поднимала вверх руки и весело кричала. Кто-то постучал в дверь, и Генрик проснулся.
«Значит, это был только сон, который я не мог вспомнить»,— подумал он. И открыл дверь.
Это был синьор Чапполонго. Он стоял, застенчиво улыбаясь, держал в руке сверток и письмо.
— Простите,—сказал он, — еще нет семи, но, может быть, это срочно. Здесь была синьора и оставила это для вас. А пароход сейчас отходит, и синьора спешила...
— Какая синьора? — крикнул Генрик.
— Ну, синьора,— сказал Чапполонго.— А я знаю, что в таких случаях нужно действовать быстро...
Генрик схватил письмо и разорвал конверт. В нем была пачка денег и открытка. Он вынул ее и прочел:
«По причинам, от меня не зависящим, я не могла довести до конца договор, заключенный между нами «Под веселой устрицей», и поэтому возвращаю деньги, а также купленный реквизит. Я хотела сделать как можно лучше, но я тоже человек. Эдуардо получил 1000 лир, это я пишу для того, чтобы вы не удивлялись.
Очень, очень вас люблю и буду всегда вас помнить. Очень прошу меня простить.
Зита»
Генрик развернул сверток. Там была голубая юбка с белыми кругами, голубые туфли, зонтик, черное платье, белая шаль и другие вещи.
Раздался рев сирены.
— Кажется, уже поздно,— сказал синьор Чапполонго.— Пароход отходит.
Генрик оттолкнул его и выбежал.
Было пасмурно, шел дождь. Генрик добежал до порта и увидел исчезающую в дрожащем тумане корму парохода.
Он безуспешно искал Зиту в Неаполе. Девушки не знали ее или, может быть, не хотели говорить ее адрес. Он бродил по тем улочкам, где встретил ее, и думал:
«Так я буду искать ее до конца жизни. А когда кончатся деньги, стану портовым грузчиком».
Однажды на маленькой улочке он увидел Янека со свертками под мышкой.
Наконец-то. Янек шел к Зите. Шел со свертками, в которых были продукты. Теперь он велит приготовить себе еду и будет жрать.