Путешествия пана Броучека
Шрифт:
Когда все уселись за стол, меценат обратился к новоприбывшему: Прежде всего, избранник богов, тебе надлежит позаботиться о своей телесной оболочке и возбодрить оную.
— Ну, наконец-то, наконец! — с облегчением вздохнул Броучек.
— Итак, друзья, примитесь за свои букеты, — продолжал хозяин, — и ты обоняй, гость с Земли!
Терпение пана Броучека лопнуло.
— Благодарю покорно, — рявкнул он, — мой нос насладился вдоволь!
На слове «нос» он сделал ударение, чтобы намекнуть потерявшему совесть хозяину о другом, внутреннем, органе. И тут же перепутался, увидев, какое действие произвели его слова. Воцарилась
Броучек таращился на общество и, сам того не сознавая, повторял: — Да, мой нос… мой нос…
Но тут Лазурный сделал резкий угрожающий жест, и слова замерли у пана Броучека на губах. Стремительно вскочив, красный как рак, Лазурный приносил извинения присутствующим: — Мог ли я предположить… Прошу вас, примите великодушно во внимание, что это землянин…
— …и что он никогда до сих пор не бывал в лунном обществе, подхватил меценат, тоже вставая. — Я провожу его и Лазурного к живописцам, а вас, досточти мые пророки, прошу пока обменяться вашими надзвездными тайнами.
Пану Броучеку показалось, что его деликатно выпроваживают. Растерянно поплелся он вслед за меценатом и Лазурным прочь из трапезной, не решаясь даже попрощаться с пророками, которые проводили его косыми взглядами, скривив рты в презрительной гримасе.
В коридоре Лазурный с раздражением сказал ему: — Не ожидал я, что ты поставишь меня в такое положение своей земной невоспитанностью!
— Невоспитанностью! Что я такого сделал?
— Если ваш земной язык не брезгует столь низменными словами…
— Низменными словами! Какими это низменными словами?.. Ведь я всего-то и сказал, что мой нос…
Оба селенита предостерегающе воздели руки.
— Остановись! — вскричал Лазурный. — И впредь не оскверняй этим мерзким словом наш чистый лунный воздух!
— Господи, да каким-таким словом?! Или, может, мне нельзя уже говорить о собственном носе? Ха-ха-ха!..
— Разумеется, нельзя. Да, невыгодно же характеризует твою особу и всех землян тот факт, что тебя приходится учить вещам, которые должно подсказывать врожденное чутье!
— Так это вы всерьез? Кроме шуток? Стало быть, нос, бедняга нос, считается у вас настолько неприличным, что даже упоминать о нем нельзя? Невинная часть лица, выступающая меж глаз и выставленная на всеобщее обозрение? В конце концов, у нас на Земле тоже есть слова, которых не употребляют в приличном обществе или по крайней мере сопровождают их извинениями. Но это совсем другое… Это…
— Оставим этот некрасивый разговор! Но имей в виду — я незамедлительно тебя покину, если ты не пообещаешь никогда, никогда больше не произносить этого гадкого слова!
— Хоть мне и смешно, ужасно смешно, но коли вам этот выступ физиономии, или эркер лица, или как это еще назвать…
— Даже намеки на это неприличны.
— Ладно, так и быть. Постараюсь не упоминать о злосчастном горемыке. Но ежели ваш лексикон гнушается даже таким невинным словом… Ежели вы такие чистоплюи, то очень боюсь, что я буду здесь попадать впросак на каждом шагу.
— Сие весьма вероятно, — вмешался в разговор меценат, — именно поэтому я был вынужден лишить тебя общества двух возвышенных духов, которые
X
Луч живописцев. Критические высказывания Броучека по вопросам искусства и последствия оных. Преимущества богатого лунного колорита. Лунная мастерская. Поклонение живописным полотнам. Убийственное сообщение. Селениты — образцовые вегетарианцы. Роковое пояснение касательно копченых сосисок. Пан Броучек, стремясь избежать Харибды, попадает в ловушку Сциллы.
Меценат вел Броучека и Лазурного из луча поэзии в луч живописи. В другое время наш герой решительно возражал бы против такого маршрута, ибо по известным нам причинам питал к живописи непреодолимое отвращение, но после очередного разочарования в трапезной он впал в такое отчаяние и безразличие, что как обессилевшая жертва беспрекословно покорился всему. Он уже потерял всякую надежду заполучить в Храме искусств хоть что-нибудь для своего несчастного желудка, и лишь одна мысль мерцала в ненастных потемках его души: как бы удрать из этой художественной каталажки, где ему грозит голодная смерть.
Через главный вестибюль, посреди которого в виде небольшого капища были сооружены личные апартаменты Чароблистательного и откуда во все стороны звездообразно расходились вереницы комнат, отведенных различным видам искусства, они направились в длинный коридор с многочисленными мастерскими художников по обеим сторонам.
Стены коридора отличались особой отделкой — они были сплошь размалеваны чудовищной мешаниной экстравагантных эскизов и карикатур.
— Это блестящие экспромты, корифеев живописи, — пояснил меценат, слегка краснея и прикрывая полой ризы от взгляда пана Броучека особенно бросавшуюся в глаза карикатуру, на которой был изображен сам меценат в не очень лестной для него и не слишком пристойной позе. — Правда, иногда их гениальные шалости заходят чересчур далеко…
«Так тебе, дураку, и надо! — подумал пан Броучек. — Один такой пачкун, и то для домовладельца сущее наказание; что уж говорить, ежели их держать в доме целую ораву, да еще и задарма! О боже, страшно подумать!.. Что как и мой — прости, господи, прегрешения раба твоего! — волосатый пачкун тоже вот этак безобразничает на стенах моего дома ив благодарность за то, что не платит мне ни гроша, изображает меня уродиной, портя мою новенькую штукатурку, мою недвижимость?!» Войдя в первую мастерскую справа, они застали там селенита, одетого в чудной, вытканный извилистыми узорами балахон из серого бархата, в котором его обладатель, пожалуй, смахивал бы на огромную ночную бабочку, если бы не головной убор — торчащая кверху конусом шляпка гигантского гриба.
При виде столь экзотического облачения пан Броучек не сдержал язвительной ухмылки. «Ну и угораздило же тебя, — подумал он, — этакий шутовской наряд ве напялил бы даже мой манила, хотя, несмотря на свою чистую куртку, он прямо создан для балагана!» — Вот мой самый гениальный живописец Туманолюб Воздушный, — представил его Чароблистательный, — а это, мэтр, гость с далекой Земли, о котором я тебе говорил, и наш прославленный поэт Звездомир Лазурный. Оба убедительно просят тебя дозволить им преклонить колена перед твоим последним шедевром.