Путеводитель по «Дивному новому миру» и вокруг
Шрифт:
Не будет преувеличением, если мы скажем, что Хаксли писал обо всем на свете. На первый взгляд, Хаксли уделял слишком много (для литератора) внимания психобиологическому аспекту жизни человека. Что он мог знать об этой стороне человеческого бытия? Он не был биологом, как его знаменитые дед и брат (Джулиан стал первым директором ЮНЕСКО). Не был он и психологом, как многие его знакомые. Однако всю жизнь Олдоса Хаксли окружали не только великие писатели, религиозные мыслители, актеры и композиторы (Д. Г. Лоуренс, К. Ишервуд, Т. Манн, Дж. Кришнамурти, Ч. Чаплин, братья Маркс, И. Стравинский и др.), но и многочисленные ученые, которые были в своих областях, несомненно, выдающимися фигурами (Б. Рассел, Дж. Холден, Э. Хаббл, Ф. Перлз, А. Маслоу, К. Роджерс и пр.).
Идеи, над которыми он так напряженно размышлял в течение своей жизни (в разные периоды это были разные области знания, но биология, демография и терапия были его постоянными
Научная достоверность и точность, в сущности, находятся за пределами художественности. Однако в том случае, если такой литератор, как Хаксли, стремится достичь не просто правдоподобного, но достоверного изображения придуманного им мира, так или иначе представляющего проекцию современной ему действительности, научная подоплека художественной реальности становится основой эстетического замысла. Ясность и наукообразие художественного проектирования, начиная с 1930-х г., стали, очевидно, одной из важнейших задач автора.
В книге, написанной через 15 лет после «Дивного нового мира», – «Наука, свобода и мир» (Science, Liberty and Peace, 1946) – Хаксли изложил свои размышления о тех опасностях, что готовят человечеству практически любые открытия в науке и технике, ибо они приведут лишь к новому, более существенному, имущественному и правовому неравенству во всем мире. Хаксли полагал, что наука оказывает все более существенное влияние на дух, сознание и на абсолютно все стороны жизни человека и планеты. Следовательно, писатель просто-напросто не может ее игнорировать. Разумеется, это спорная точка зрения. В современной литературе найдется немало литераторов, словно не замечающих того, в каком времени они живут. Но у Хаксли не было ни малейшего сомнения в значительности того места, которое должна занимать наука в современной культуре.
О. Хаксли удалось не столько предвосхитить, сколько достаточно точно спрогнозировать многие, если не все, существенные приметы и болевые точки современной жизни индивидуума и социума. Заблуждением является мысль о том, что «Дивный новый мир» – результат уникального прогностического дара, и что Хаксли, обладая талантом прорицателя, просто-напросто предсказал сущностные цивилизационные изменения и сдвиги в сознании. Свою задачу я вижу в том, чтобы доказать, что в значительной степени образность «Дивного нового мира», равно как и «Острова», проистекает, в первую очередь, из осведомленности писателя, его научного мировоззрения.
Можно было бы предположить, что прогнозы Хаксли оказались столь основательными и верными благодаря общению с выдающимися учеными и что Хаксли попросту «подхватывал» новые идеи и исследовал их на уровне, доступном строго мыслящему дилетанту с художественным воображением. Это предположение справедливо лишь отчасти. Не выдающиеся ученые, его корреспонденты, а блестяще образованный дилетант Хаксли часто оказывался первым в постановке проблемы: он первым заговорил о возможностях, которые предоставляют посткапиталистической экономике новые методы репродукции и генной инженерии, он первым начал фантазировать о тех перспективах, что открывают новые психоактивные вещества психотерапевту, мистику, художнику и даже политику.
Идеи, помещенные Хаксли в литературный текст, оказали воздействие не только на неподготовленных читателей, но и на представителей научного мира. И хотя подобный круговорот идей характерен не только для этого романиста, этот феномен особенно ярко высвечивается именно на его примере, потому что, во-первых, Олдос Хаксли близко общался и зачастую сотрудничал с ведущими учеными-естественниками своей эпохи, и, во-вторых, потому что целый ряд научных достижений и прогнозов относительно эволюции человечества стали в дальнейшем соотноситься с его текстами.
«Дивный новый мир» именно потому занимает уникальное положение в общем ряду фантастических футурологических произведений, что, с одной стороны, этот роман зиждется на твердом основании из реальных научных достижений, открытий и вполне, как показало время, реалистических прогнозов. С другой стороны, этот текст направил и продолжает направлять читательские ожидания не только в отношении позднейшей прогностической художественной литературы, но и в отношении научного прогресса в целом. Не напиши Хаксли о клонах 86 лет назад, скорее всего, мир не выразил бы столь тревожных подозрений относительно перспектив, открывшихся после рождения-изготовления овечки Долли. Это же справедливо и в отношении «обусловливания», промывания мозгов и химического одурманивания населения.
О верности фантазий О. Хаксли, в отличие от футурологических прогнозов Дж. Оруэлла, говорит и Фрэнсис Фукуяма в главе «Повесть о двух антиутопиях» книги «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции» [2] :
2
Fukuyama F. Our Posthuman Future: Consequences of the Biotechnology Revolution. New York: Farrar, Straus and Giroux, 2002.
3
Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции. М.: ACT, ЛЮКС / Пер. с англ. М. Б. Левина, 2004. С. 7.
Все это делает фигуру Хаксли уникальной даже среди множества столь разных, но и во многом похожих выдающихся интеллектуалов двадцатого века. Несомненно, такой мыслитель заслуживает самого внимательного исследования. Неудивительно, что за последние 18 лет сложилось международное научное сообщество специалистов по творчеству Хаксли и его эпохе (Aldous Huxley Society), возникшее по инициативе англистов Мюнстерского университета (Германия). В основном усилиями профессора Бернфрида Нугеля, президента Общества, собрана обширная постоянно пополняющаяся библиотека и осуществляются научные издания, публикуемые издательством LIT Verlag: журнал Aldous Huxley Annual (далее – AHA) и книги из серии «Возможности человека: труды об Олдосе Хаксли и современной ему культуре» (Human Potentialities: Studies in Aldous Huxley & Contemporary Culture). Состоялись шесть международных симпозиумов, посвященных Хаксли, его эпохе, современным прочтениям его текстов, их влиянию на мировую культуру. Ценность Aldous Huxley Annual состоит кроме всего прочего в том, что данный журнал вводит в научный оборот ранее не издававшиеся тексты Хаксли, в основном его журнальные публикации. Они неизменно снабжаются подробным текстологическим и источниковедческим комментарием. В целом, АНА в совокупности с материалами шести симпозиумов, дают исчерпывающее представление о горизонтах хакслеведения – о том, в какие стороны направлены интересы и амбиции критиков, занимающихся этим автором [4] .
4
См., например, доклады Мюнстерского симпозиума: Now More Than Ever: [Proceedings of the Aldous Huxley Centenary Symposium]. Muenster, 1994 / Ed. Berfried Nugel. Frankfurt am Main; Berlin: Peter Lang, 1995, а также: Aldous Huxley, Man of Letters: Thinker, Critic and Artist. Proceedings of the Third International Aldous Huxley Symposium. Riga 2004 / Ed. Bernfried Nugel, Uwe Rasch and Gerhard Wagner. Berlin: LIT Verlag, 2007.
Центральным сюжетом настоящей книги является утопический роман «Дивный новый мир», который стал переломным в творчестве Олдоса Хаксли, т. к. нисколько не похож на его прежние рассказы и романы «Желтый кром» (Crome Yellow, 1921), «Шутовской хоровод» (Antique Нау, 1923), «Те сухие листья» (Those Barren Leaves, 1924) и «Контрапункт» (Point Counter Point, 1927). «Дивный новый мир» давно озадачивал меня своей двусмысленностью. Прежде всего, я стремилась решить вопрос о том, в самом ли деле этот роман является безоговорочно антиутопическим. Именно так квалифицируют это произведение большинство критиков и авторов учебников. Стремясь найти объяснения своим «колебаниям», неизменно возникавшим при каждой попытке осмыслить это произведение, я решила определить в самом тексте «внутренние напряжения» и разрешить загадки доступными литературоведу способами. Как пишет Жан Старобинский, сложность процесса реконструкции смыслов определяется следующим: «Трудно разделить в произведении то, что делает его фактом своего времени, приемлющим и проявляющим ценности этого времени, и то, что несет в себе критику (в смысле отрицания) тех же самых ценностей. Произведения литературы, сознательно или бессознательно со стороны их авторов, бывают не лишены противоречий» [5] .
5
Старобинский Ж. Поэзия и знание: История литературы и культуры. T. 1 М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 41.