Путеводитель по театру и его задворкам
Шрифт:
Подобные мысли привели в меня дальнейшем к враждебному отношению как к церкви, так и к любой религиозной идее вообще. В старших классах я не стеснялся выражать свою точку зрения, и частые споры с одноклассниками и учителями, которые в большинстве своем были жертвами традиционной системы ценностей и пытались наставить меня на истинный путь, приводили к повышенному интересу к моей персоне со стороны школьного начальства. Я часто бывал в кабинете директора и долго выслушивал его нравоучения и обвинения в грехах, которые я уже в столь юном возрасте умудрился совершить, и к каким дурным последствиям это может привести и даже погубить меня. Сейчас мне кажется, что директор был прав отчасти, за тем лишь исключением, что для меня не существовало понятия греха. Чтобы совершить грех, нужно верить что он есть, но я не верил ни тогда, ни сейчас.
Со временем я достиг небывалых успехов в пререканиях и спорах с учителями, с директором и даже с
Все учителя отвернулись от меня, но был один, который, наоборот, заметив мой интерес к литературе, стал обращать на меня свое внимание. Даже в нашем чертовом городишке нашелся один хороший человек. Он преподавал историю и всегда учил нас думать своей головой, находить что-то близкое для каждого из нас, а не слепо повторять заученную из учебников программу и бездумно верить всему, что написано. Мне казалось, что он уже совсем старик, хотя сейчас я так не думаю, но тогда все казалось иным. Он носил костюмы из твидовой ткани, любил шляпы, и я ни разу не видел его без трости, он всегда много курил и в любую свободную минуту старался читать. Читал он очень много, и книги, которые он приносил с собой на уроки помимо учебника, часто менялись. Я любил наблюдать за ним в то время, когда он читал, смотреть, как он аккуратно перелистывает страницы, как, задумавшись над прочитанным, отводит взгляд в сторону и замирает, погрузившись в себя.
Наблюдая за моим поведением и зная уже о моей любви ко всему неординарному, он предложил мне прочесть одну из его книг. Имя автора мне ничего не говорило, и я поначалу отказался, но он продолжал настаивать и несколько дней спустя на одной из перемен отвел меня в сторонку и протянул мне небольшую книгу в твердом переплете. Углы книги были потрепаны, и название, выполненное золотыми буквами по темно-бардовой обложке, почти стерлось, но под определенным углом, когда свет на обложку падал под углом можно было увидеть название книги – «Тошнота» а чуть поверх его имя автора – Ж.П. Сартр. Название меня сразу же заинтересовало, и я согласился взять у него книгу, пообещав вернуть ее на следующей неделе. Но я прочел ее уже к следующему дню. Прогулял почти все уроки и явился к нему в кабинет, хотя его предмета в этот день у нас не было, вернул книгу и попросил почитать еще что-нибудь в этом же духе.
Так я познакомился с экзистенциализмом, который захватил меня целиком, и без которого я уже не представлял своей жизни. С этим учителем мы стали хорошими друзьями, и при выпуске из школы, которую мне не без труда, но все-таки удалось закончить, он преподнес мне подарок, ценность которого, мог оценить только я один во всей это школе. Это был тот самый роман Сартра, книга была новой и, судя по всему, недешевой. Я был очень благодарен ему и храню ее до сих пор, как самую ценную вещь, которой мне приходилось владеть. На обороте он написал: «Самому плохому ученику в истории школы, но самому лучшему ученику в моей жизни».
Он умер через восемь лет после того, как я закончил школу, и я был единственным учеником, который шел за гробом. Застать его живым мне не удалось, к тому времени мы с матерью жили уже в другом городе, но на похоронах, при прощании, мне удалось незаметно положить в его гроб фотографию Сартра – нашего с ним любимого писателя, которую я еще тогда, только познакомившись с его творчеством, вырвал из библиотечной книги. В последний путь его провожали совсем немногие, мне было так жаль, что я не навестил его ни разу за эти годы, по сути он
Сейчас, сидя за рулем, я отдавал себе отчет в том, что именно мои воззрения, сформировавшиеся под воздействием той литературы, которую я бесконечно много читал, повлияли на моего друга, утвердив его решение сделать то, ради чего мы уже несколько часов мчимся по бескрайней пустыне, в сердце которой один из нас должен будет остаться навсегда.
Становилось невыносимо жарко, а мы все ехали и ехали по пустыне, которой не было видно конца. Ни одной попутки не встретилось нам за несколько часов, от монотонного рева двигателя все звуки превратились в один нескончаемый гул, в котором не было никаких иных тембров, кроме этого гула. Я был уверен, что мотор перегрелся и может сдаться, но он исправно делал свое дело и, взявши в самом начале дороги одну высоту в этой долгой музыкальной фразе, держал ее все это время, не понижая и не форсируя.
Я вдруг поймал себя на мысли, что мы стоим на месте, но как это могло произойти, я не понял. Все было так же, как и все последние несколько часов: и гул, и жара, и мелькавшие по сторонам редкие кустарники – но я был уверен, что мы стоим на месте, но весь остальной мир пришел в движение и несется с еще большей скоростью нам на встречу, ускоряясь с каждой секундой. Я вдруг увидел свой бьюик с большой высоты, и он был единственной неподвижной точкой вокруг ожившего и летящего вперед мира. Я решил, что жара окончательно доконала меня, и я теряю рассудок.
Она сидела в пассажирском кресле справа от меня и постоянно курила, бешеный ветер трепал ее волосы, но она не стала завязывать их в хвост, как это делала почти всю свою жизнь. Я знал ее очень давно, она сразу вписалась в наш кружок, приняла наш образ мыслей и наше отношение к жизни, она хотела быть рядом, хотела жить в нашем мирке и, однажды оставшись, – осталась навсегда. Теперь мне кажется, что это не мы ее приняли к себе, а она позволила нам быть рядом с ней, брать от нее все то, что она так щедро нам отдавала, а взамен просила лишь быть с нею рядом. Удивительно, насколько она порой была сильна и решительна, не сомневалась ни секунды, а просто шла и делала то, на что другие были не решились. Вспоминая все, что мы пережили вместе, я понимаю, что она не создана для этой жизни и этого мира. Люди подобные ей приходят к нам из других реальностей, оттуда, где они видели истинную жизнь, не похожую на нашу жалкую пародию. Обычно они ничего не помнят о ней, но что-то прорывается с той стороны и откладывает на них свой отпечаток, который заметен лишь внимательному наблюдателю. Какая-то неведомая сила говорит с нами через их души, прячется в их слишком серьезных глазах.
Нас свел с ней нелепый случай – мы столкнулись в школьной столовой, не заметив друг друга, и еда, лежавшая у нас на подносах, разлетелась в разные стороны, перепачкав нам одежду, пол вокруг и еще нескольких учеников, стоявших в этот момент рядом. Она кричала на меня как ненормальная, размахивала руками и трясла головой так сильно, что, наверное, полшколы сбежалось посмотреть на начинающийся скандал. Я не был намерен спускать все это какой-то незнакомой девице и тоже вступил в перебранку. А это дело я любил, и ругались мы в тот раз так яростно, что нас отправили к директору прямо из столовой. Последний имел с нами длинную и нудную беседу с угрозами о вызове родителей и прочими неблагоприятными для нас обоих последствиями. Но мне было наплевать на все эти угрозы – мои родители к тому времени настолько были погружении в свои скандалы и перепалки, что обо мне вспоминали только в субботу вечером, чтобы сообщить о том, что воскресная служба состоится в назначенное время, и что я должен быть на ней и не опаздывать. Они все еще исправно посещали их. А вот как в этом плане обстояли дела у нее дома я не знал, и мне хотелось посмотреть, как она отреагирует на угрозы директора. Она сидела и слушала его с таким видом, что мне сразу стало ясно, что все его обвинительные речи ей еще более безразличны, чем мне. В этот же день после уроков я решил подождать ее и извиниться за происшедшее утром. Она меня чем-то зацепила, было в ней что-то непохожее на остальных, какая-то странная она была, а в чем эта странность заключалась, я не знал. С того дня мы и начали общаться и в скором времени стали почти неразлучны. Я сразу же ввел ее в наш маленький клуб, оба бессменных и единственных на тот момент члена которого с легкой руки учителя истории называли себя отступниками. Она стала заключительным звеном, дополнила наш мирок и стала полноправным соавтором нашей, только начинавшей создаваться истории.