Пути-дороги
Шрифт:
Узнав о мобилизации сына, Григорий Петрович насупил седые брови и ушел на конюшню. Вернулся он оттуда нескоро, с глазами, красными от слез.
Андрея не было дома. В просторном богомоловском амбаре он помогал приказчикам насыпать в мешки просо, чтобы зарею везти его на просорушку.
Громко смеясь и разговаривая, они не заметили, как по новым, свежевыструганным ступеням амбара вбежал однополчанин Андрея — Иван Дергач. По бледному лицу его градом катился пот. Усевшись на сваленные в углу мешки с просом, он обвел всех растерянным
— На. выпей да расскажи, какой грец за тобой так гнался.
Дергач залпом опорожнил кружку. Немного отдышавшись, он поднялся с мешков, шагнул к Андрею и срывающимся голосом крикнул:
— Забирают нас с тобой! Завтра на сбор велели явиться, а через неделю угонят.
Андрей растерянно взглянул на товарища. Руки его дрогнули, и просо из незавязанного мешка золотым дождем полилось на пол. Он с досадой швырнул в угол наполовину пустой мешок и, не слушая Трынка, что–то кричавшего ему вслед, опрометью бросился на улицу.
Выводка строевых лошадей, начатая с утра, подходила к концу. Выводку принимал есаул Богданов. Сидя рядом с Семеном Лукичом, он тоскливо посматривал на часы. Ему казалось, что врач слишком медленно осматривает коней.
Вытянув под столом длинные ноги, Богданов нервно вертел серебряный наконечник наборного пояса. Из головы не выходил вчерашний обед у атамана, где он познакомился с атаманской дочкой Тосей и как будто произвел на нее приятное впечатление. Медленно расстанавливая рюмки перед приборами, Тося ласково посматривала на Богданова. От этого взгляда на сердце у есаула становилось теплее, а близость с Тосей казалась настолько заманчивой и возможной, что есаул решил задержаться на несколько дней в Каневской.
— Семенной Андрей.
Есаул, вздрогнув, поднял голову. К столу, держа в поводу вычищенного до блеска Вороного, подходил Андрей.
— Хороший конек! Вы обратите внимание на бабки. А голову–то, подлец, как держит! — восторженно хрипел есаулу на ухо Семен Лукич,
Есаул нехотя взглянул на коня и, не обращая внимания на врача, осматривающего копыта, процедил сквозь зубы:
— Хороший конь! Пр–р–р-роводи!
— Господин есаул, я еще не кончил осмотра! — возмутился врач.,
Губы Богданова скривились в презрительной усмешке:
— Вы, очевидно, полагаете, что мы с вами — на ремонте лошадей для господ офицеров? Вы и так забраковали девять лошадей. Потрудитесь осматривать быстрей!
Богданов встал из–за стола, подошел к рыжей рослой кобылице, подведенной рябоватым улыбающимся парнем.
— Фамилия?
— Бердников Михаил, ваше высокородие.
— Сколько лет?
— Двадцать, ваше высокородие.
— Дурак! Кобыле сколько лет?
— Семь лет, ваше высокородие.
— Так… — есаул беглым взглядом окинул кобылицу. — Проводи! — коротко бросил он парню. Тот поспешно отошел с лошадью
Поднимая густое облако пыли, по широкой улице рысью ехали два всадника. Завернув в переулок, они остановились у ворот гринихиной хаты.
— Ты, Ваня, подержи коня, а я пойду в хату, попрошу цебарку коней напоить, — хитро сощурил глаза Андрей, соскакивая на землю.
— Гляди, Андрей, если Гриниха дома, то как бы она тебе вместо цебарки качалкой по потылице не надавала, — сказал Дергач.
Андрей, не слушая приятеля, смело отворил калитку и пошел к хате по смазанной глиной дорожке.
До отправки на фронт оставалось четыре дня, и он твердо решил объясниться с Мариной.
Но то, что казалось ему раньше таким простым, теперь, когда он взялся за щеколду двери, представилось сложным, почти невозможным делом.
«А вдруг, в самом деле, Гриниха дома?» — Андрею захотелось вернуться назад, но стыдно было перед Дергачом, наблюдавшим за каждым его движением. Он с силой нажал на щеколду и переступил порог.
В сенях пахло развешанными на стенах сухими травами, которыми Гриниха лечила скот, а нередко и людей. Земляной пол был тщательно вымазан желтой глиной. В углу за Деревянной перегородкой мычал теленок.
Тихо отворив еще одну дверь, Андрей очутился в кухне. Около стола, напевая вполголоса, стояла Марина. По локоть засучив рукава, она быстро раскатывала тесто в маленькие лепешки. В зале на кирпичном полу сидела с куклой па коленях младшая дочка Гринихи — Анка.
Андрей обрадовался отсутствию Гринихи и хотел сразу приступить к решительному разговору, но вместо того,
гремя шашкой, смущенно сел на лавку и стал доставать кисет. Не отрываясь от теста, Марина спросила:
— Тебе что, Андрейко, мать покликать? Она у Панчихи.
Андрей молчал. Не отвечая на вопрос, он с тревогой
спросил:
— Ты что же, за Николая Бута замуж идешь?
— А хоть бы и так… А тебе что? — В голосе Марины прозвучали незнакомые Андрею нотки смущения.
— Да ничего, я так… В добрый час… Проститься вот заехал — ведь росли сколько годов вместе, а угонят — может, и не увидимся больше… — Андрей помолчал. — А помнишь, Маринка, как мы в поповский сад за яблоками лазили, а поп с ружьем за нами гнался? Ты тогда бежать бросилась, а я на дереве сидел — ох, и страху же набрался! Все думал что он меня увидит и из ружья бахнет.
— Помню! Он меня совсем уж было нагнал около плетня, но ты с дерева спрыгнул да как встряхнул ветки, так жерделы дождем и посыпались. Поп меня бросил и к тебе кинулся. А скажи, Андрей, добре он тебя тогда поколотил?
Марина звонко засмеялась.
— Ну, что было, того не воротишь. Вот, если бы теперь он попробовал, я бы его добре угостил, жирного черта! — сказал Андрей.
— Что ты, что ты! — замахала на него залепленными тестом руками Марина. — Разве на батюшку можно руку подымать!