Пути и судьбы
Шрифт:
— Я жена профессора Аразяна, — сухо отрезала женщина.
«Лена, это Лена…» — молнией пронеслось в голове у Анны.
— Наконец… — машинально прошептала она, — наконец…
Лена скорее угадала, чем услышала это слово, и, желая удостовериться, спросила:
— Что «наконец»?
— Встретились наконец… Садитесь, — указала Анна на свободный стул и сама села.
Какое-то удивительное спокойствие овладело ею, спокойствие, сразу замеченное Леной и выведшее ее из равновесия.
— Ах, вот как… Видно, вам есть о чем со мной поговорить.
— О Микаэле… Простите, о профессоре Аразяне, — поправилась Анна.
— Может быть, вы хотите рассказать о том, как, войдя с черного хода в мой дом, вы запятнали честь нашей семьи?
— Кому нужны эти книжные слова? — спросила Анна и сама удивилась тому, как спокойно звучал ее голос.
— И вы, бесстыдная женщина, еще осмеливаетесь читать мне нотации? Вы… такая дрянь…
Лена тяжело дышала, она с трудом сдерживалась.
— Я пришла сюда не для разговоров. Я презираю таких, как вы, и не хотела бы даже лица вашего видеть! — Она дрожащими руками раскрыла сумочку и, пошарив в ней, вытащила связку ключей. — Вот, возьмите, — кинула она их на стол, — теперь вы можете войти и с парадного хода…
— Мне они не нужны, — спокойно ответила ей Анна. — Если бы я хотела, они давно были бы моими. Жизнь гораздо сложнее, чем вам кажется. Вы не молоды, но, видимо, жизнь свою прожили легко… Когда-то и я была такой, жила легко, как вы, и для меня когда-то круглый год длилась весна. Но война все перевернула. Вы жили вдалеке от ее бедствий, вам не пришлось оплакивать своих близких, вы не видели, как в одну ми-нуту рушится счастье людей, как сгорают, буквально сгорают, на ваших глазах любимые… Потому вы не можете даже представить себе, что значил для меня в этом аду луч солнца… Этим лучом был для меня Микаэл, — закончила она, — мой Микаэл…
— «Мой Микаэл?..» — Лена была потрясена. — Этот ваш «луч солнца», — с издевкой воскликнула она, — просто безвольный человек, ползающий передо мной на коленях…
«Микаэл на коленях»?.. Нет, ты лжешь, бессовестно лжешь! Единственная правда в том, что ты, — прихотью судьбы, его жена, законная жена, живешь с ним под одной кровлей, с гордостью носишь его имя и называешь профессора Аразяна «Микаэлом».
— Мне жаль вас, Лена. Вы никогда, никогда не поймете, как все это свято для меня, — будто продолжая думать вслух, грустно сказала Анна.
— Кто говорит о святости, кто? Вы?.. Та, что подбирает чужих мужей?.. — взорвалась Лена.
— Замолчите! — невольно вскакивая с места, крикнула Анна. — Как можете вы, женщина, так выражаться?.. К тому же интеллигентная женщина, врач. Я не знаю, какой вы специалист, но в жизни вы, видимо, ничего не понимаете. Почему вы не хотите хоть на минуту заглянуть мне в душу и узнать, что там творится? — Наклонившись вперед, Анна оперлась о стол и уже более спокойным тоном добавила: — Да разве только я виновата в том, что Микаэл от вас отвернулся? Поищите лучше
Легко сказать — «поищите в себе»… Лена молча смотрела на Анну. «Чем только она его прельстила? Красотой? Но Микаэл не из увлекающихся. Чем же тогда взяла эта негодяйка, какими чарами его околдовала? А я так была в нем уверена! Считала, что мне одной дано полновластно им распоряжаться. Захотела — женила на себе. Захотела — сделала из него человека с положением. Захотела — закрыла двери дома перед его родными. И работу бросила, когда захотела. А оказалось, жили рядом, под одной крышей, но остались друг другу чужими. Что я знаю о нем? О чем он думает, что радует его, и что печалит?
Но все же — я хозяйка. И так будет до самого конца. Если несчастлива я, пусть и он будет несчастлив. А что же? Ведь не всем выпадает счастье. Значит, такова наша судьба, а от судьбы никуда не денешься. Будь у нас дети, Микаэла не тянуло бы в чужое гнездо… Сколько я ни пыталась проникнуть в его душу, всегда находила там только холод. А эта бесстыдная женщина говорит о каком-то «луче», «солнце»! Это о Микаэле? О человеке, которому ничего не нужно, кроме его книг и операций? И вдруг — «солнце», «солнечный луч»!.. Значит, теплоту свою он берег для другой? Пусть же и она мучается так, как я, пусть поймет, что такое страдание…»
Лена схватила со стола свою сумочку и резко мотнула головой, откидывая назад волосы.
— Так вот, сударыня, я пришла сюда не для того, чтоб выслушивать ваши наставления, — процедила она сквозь зубы. — Я хотела… Но теперь я вижу, что вы этого не стоите…
Повернувшись, она вышла, с шумом захлопнув за собой дверь.
Матушка Осан, встретив Лену в коридоре, прижалась к стене и уступила ей дорогу. Она ожидала услышать «до свиданья», как слышала это от всех приходивших в школу родителей, но Лена прошла мимо, даже не взглянув в ее сторону.
Старушка смущенно посмотрела ей вслед и печально подумала: «Горе выращенному тобою ребенку… Узнать бы, чья ты мать?..»
Матушка Осан не привыкла к такому обращению. Этой женщины она никогда не видела, не говорила с нею, однако встретила ее почтительно, проводила в учительскую. Что же так ее рассердило? Верно, сынок ее или дочка какую-нибудь неправду о ней, старухе, наговорили. Но какую? Она никогда и никого из учеников не обижала, никому не сказала недоброго слова.
— Нет, должно быть, с левой ноги встала, — решила старуха и поплелась в учительскую.
Стук двери заставил Анну вздрогнуть, но, подняв голову и увидев доброе лицо матушки Осан, она успокоилась. Взгляд ее упал на связку ключей, оставленных Леной.
— Матушка Осан, ушла эта женщина? — спросила она скороговоркой, так, что старуха не сразу поняла.
— Женщина та?.. Да, ушла, ушла…
— Матушка Осан, дорогая, прошу… Она ключи забыла… Догони, отдай…
— Зачем просишь? Догоню, доченька, отдам, почему не отдам…
И старуха, взяв ключи, вышла.
Вскоре ушла домой и Анна.