Пути истории
Шрифт:
К началу XVI в. государство Тимуридов распалось на несколько враждующих владений. Правитель Ферганы Бабур был в 1504 г. изгнан из Средней Азии кочевыми узбеками во главе с Мухаммедом Шейбани-ханом (основателем новой узбекской среднеазиатской династии) [88] и обосновался в Кабуле, откуда тщетно пытался вернуть себе Бухару и Самарканд, а затем начал походы в Индию и в 1525 г. захватил Делийский султанат, основав династию Великих Моголов. Он оставил интересные воспоминания, однако встречающиеся характеристики Бабура как «гуманиста», мягко говоря, преувеличенны и незаслуженны.
88
Мухаммед Шейбани был потомком Джучи, сына Чингиза, и претендовал на продолжение традиций Чингизидов. Однако опирался он не на монголов, а на тюркские
Бабур был далеко не первым мусульманским завоевателем Индии. Первым был уже упоминавшийся Махмуд Газневи (971—1030), который доходил до Ганга, но прочно удержал только Пенджаб. Потомки Махмуда вынуждены были оставить Хорезм и обосновались в Пенджабе. В результате длительных вооруженных столкновений полководец Кутбаддин Айбек основал в 1206 г. султанат в Дели. Между 1206 и 1526 гг. (когда Дели был завоеван Бабуром) в нем правили пять мусульманских династий, и некоторые из них претендовали на власть над всей Индией; но по могуществу ни одна из них не могла сравниться с Великими Моголами (1526—1857).
Наиболее выдающимся из Великих Моголов был Акбар (1556—1605). Он в три раза сократил налоги с крестьянства, отменил джизью с индусов, стал брать индусов в армию, ограничил влияние улама, носился с идеей создания универсальной религии, приемлемой для всех его подданных. Эти тенденции, однако, не имели продолжения; его преемники, особенно Аурангзеб (1678г—1707) отличались мусульманским фанатизмом.
После смерти Аурангзеба морально разложившаяся мусульманская аристократия не смогла больше претендовать на господство в Индии [89] . Наряду с мусульманскими княжествами в стране все время сохранялись государства индуистских раджей, тоже вечно воевавших друг с другом и с мусульманами.
89
В 1857 г. последний Великий Могол, Бахадур-шах, был низложен англичанами. Однако могущество Великих Моголов просуществовало фактически лишь до начала XVIII в.
Империя Великих Моголов была типичным средневековым государственным образованием, границы которого не только не соответствовали каким-либо этническим или физико-географическим регионам, но и, как во всех подобных случаях, зависели от хода междоусобиц и удачи или неудачи отдельных военных походов. За счет грабежа подчиненных областей империя богатела и могла себе позволить содержать поэтов, художников-миниатюристов [90] и гениальных архитекторов (о чем свидетельствуют шедевры Дели и Агры). Но при Великих Моголах не наблюдается ни малейшего признака перехода в новую фазу исторического процесса. Несмотря на то что Тимуриды обладали примитивным огнестрельным оружием — пищалью, одного этого для смены фаз было совершенно недостаточно. Никаких признаков сложения новых классов в обществе не было, как не создалось и какой-либо социально-психологически вдохновляющей альтернативной идеологии.
90
Исламский запрет на изобразительное искусство как на поощряющее идолопоклонство был смягчен в восточных мусульманских странах: если изображение было плоскостным, оно не приравнивалось к сотворению идола. Отсюда мощное развитие миниатюрной живописи в Иране, Средней Азии и Индии.
Замечательно, что, если в эпоху арабской экспансии ислам легко и быстро распространялся на завоеванные страны, то при тимуридском завоевании Индии ничего подобного не наблюдалось. В мусульманство перешло население только Синда (долина р. Инд) и Пенджаба, а также (в результате мусульманского завоевания около 1200 г. ) Бенгалии (Бангладеш). Но и в Пенджабе часть населения перешла с тех пор к друтой религии — учению сикхов, монотеистической религии, созданной в конце XV в.
По-видимому, индуистская кастовая система в достаточной степени удовлетворяла социально-психологическому побуждению «быть под защитой, быть со своими», и никакое новое учение не соответствовало тогда социальным побуждениям населения.
История послемонгольского Ирана представляет собой ту же знакомую тошнотворную парадигму вечно воюющих и сменяющих друг друга неустойчивых государств с неопределенными границами, по большей части с тюркскими династиями. В XV в. ведущая роль переходит к сторонникам .духовного дервишского ордена Сефевийе, военной опорой которого было объединение шиитско-тюркских племен — кызылбаши.
Как и другие послемонгольские государства Ближнего, Среднего Востока и Индии, Иранское (Персидское) государство можно считать феодальным в западноевропейском смысле слова. Господствовала система тиуля — пожалования служилым людям права на взимание податных сумм с определенных территорий в свою пользу — в виде феодальной ренты; позже тиуль превратился в пожалования земли. Тиулю до XV в. предшествовал (не только в Иране, но и в Ираке, Средней Азии и Золотой Орде, а при Великих Моголах и в Индии) несколько другой тип пожалования — союргал. Он был обусловлен несением воинской службы, и владелец его имел право взимать налоги, сам пользуясь налоговым и административно-судебным иммунитетом (конечно, в пределах царской милости).
Несмотря на весь кошмар средневековья, культурная жизнь не замирала. Всемирной славой пользуется мусульманская архитектура по уже отмечавшимся причинам. Особую роль в жизни средневекового мусульманского общества играло религиозно-философское течение суфизма. Суфизм имел метафизическую основу и практиковал систему послушания, при которой ученик (мурид) под наставничеством «старца» (муршида, пира) готовился идти аскетическим путем тарикат к постепенному мистическому познанию Бога и конечному слиянию с ним. Суфии стремились к приобретению мистического «озарения» путем экстатических танцев, повторения молитвенных формул, умерщвления плоти. Существовали суфийские духовные ордены и даже род монастырей (ханака). Суфии ставили тарикат выше шариата и долгое время преследовались ортодоксальными исламскими улама.
Хотя суфизм уводил от нестерпимой действительности лишь в глубь мистического познания мира, он был, несомненно, оппозиционным учением. Поэтому именно суфизм вдохновлял — или давал путь к самовыражению — замечательных поэтов: Саади (1210?—1292), лирика и автора человеколюбивых, нравственных поэм и прозы; Джелаладдина Руми,. автора поэтических притч (ум. в 1273 г. в Малой Азии); Хафиза (1325—1390?), величайшего лирика с заслуженной мировой славой [91] . Были в персоязычной поэзии XII—XIV вв. и эпики (Низами, 1141?—1209?) [92] , и сатирики (Закани,. ум. 1370). Однако поэт мог существовать только на подачки властителей, поэтому почти все поэты писали панегирики. В прозе важнейшее место занимали (по той же причине) историки.
91
Выражение живых человеческих чувств могло быть при желании истолковано в мистическом смысле — вот почему Хафиз мог позволить себе написать: «Когда ширазская тюрчанка схватит рукой мое сердце, я отдам Самарканд и Бухару за одну ее черную родинку».
92
Низами жил в Гяндже, тюркоязычном (азербайджанском) городе, но писал он по-персидски.
Отдадим должное силе духа средневековых мыслителей, ученых, поэтов, художников — вряд ли было время в истории человечества, менее благоприятное для творчества! А ведь многое из созданного ими волнует и радует душу и сейчас.
Но после XV в. вся персоязычная поэзия — уже подражательная; нового сказать нечего — наступает и нарастает застой общества.
В любой области земного шара всякое средневековое общество являет нам однообразную картину неустойчивых государственных образований, контуры которых зависят только от грубой и кровавой военной силы. Как уже было сказано, средневековье — историческая ловушка. Мало где мы можем проследить признаки готовившегося перехода к новой фазе исторического процесса. В недрах средневекового общества люди жили своей повседневной жизнью, рождались, любили и умирали (или своею смертью, или в результате государственного разбоя), но лишь китайская, арабская и персидская лирика (особенно суфийская), да еще династийные, пристрастные историки донесли до нас следы этой жизни.