Пути, которые мы избираем

Поповский Александр Данилович

Она умела, как и он, находить гнезда в лесу, наблюдать птиц в природе и лаборатории, подмечать характерное в их поведении и зарисовывать своих питомцев.

Наблюдения над жизнью в самом гнезде — дело нелегкое. Нужны сноровка, сметка, а пуще всего терпение. К каким только ухищрениям не прибегали исследователи!

Вот подвешенный скворечник, изготовленный ими. Его задняя стенка состоит из стекла и дает возможность наблюдать не только птичью семью, но и процедуру кормления, отношения родителей к птенцам. Просунув из чердака головку мнимого птенца, насаженную на кончик пинцета, и подставив матери в гнезде раскрытый клювик, легко выманить у нее пищу, извлечь пищу изо рта только что накормленного птенца.

Большая синица, над

которой велись наблюдения, обнаружила удивительную чуткость. При малейшем шорохе извне она настораживалась, угрожающе шипела и раздвигала крылья, готовая дать отпор невидимому противнику. Сунув мнимому птенчику пищу, синица тут же спешила ее извлечь, если Промптов или его помощница мешкали сомкнуть пинцетом клюв. Подолгу оставаясь на полутемном чердаке под раскаленной зноем крышей, супруги наблюдали и записывали все, что видели. Однажды Лукиной посчастливилось стать свидетельницей того, как синица вынесла в клюве половинки скорлупок и бросила их на землю. Это значило, что в гнезде стало одной жизнью больше. В другой раз Промптов подглядел, как птица вынесла в клюве мертвого птенца — в скворечнике стало одной жизнью меньше.

С годами исследование стало возможно без стеклянного скворечника и даже без бинокля. Обо всем, что творилось в гнезде, Промптов узнавал у себя в кабинете. Помогла ему в этом его склонность к техническому эксперименту. В нем удивительно сочетались страстный наблюдатель природы и неутомимый механизатор. Еще мальчиком и юношей он носился с мечтой построить аппарат небывалой системы, невиданную паровую машину. Он конструирует летающие модели самолетов, хитроумные ловушки, действующие силой электрического тока. Теперь он из звоночка, купленного на рынке, индукционной катушки, выуженной из хлама, части сломанного водомера и колесика телефонного реле мастерит аппарат для подсчета птичьих прыжков в клетке.

Промптову не удалось построить паровую машину, в технических приемах самолетостроения его также опередили другие, зато он сделал аппарат, отмечающий события в птичьей семье. Механизм состоял из проволоки, приделанной к жердочке у гнезда, телеграфного прибора с часовым механизмом и катушки с движущейся лентой. Когда птичка, улетая и возвращаясь к птенцам, опускалась на жердочку, электрическая цепь замыкалась и аппарат, расположенный далеко от гнезда, отмечал эти сотрясения на ленте. Сигналы шли из скворечников, дупел и ласточкиных гнезд, облюбованных натуралистом. Всюду, где провод приближался к гнезду, записывались уклад и образ жизни пернатых.

Вначале исследователь контролировал свое изобретение биноклем, проверял каждую запись, затем учет целиком возложил на механизм.

Первые звуки аппарата начинались ранним утром, когда за пробуждением и первой песней самца следовал вылет самки из гнезда. Телеграфная лента сообщала натуралисту, что белолобая горихвостка и мухоловка успевают слетать и вернуться с добычей по два раза в минуту. Скворец «записал», что в течение дня он кормит птенцов до ста пятидесяти раз. Другие птицы количество трапез доводят до пятисот. Лишь большая гроза и сильный, порывистый ветер способны эту деятельность ослабить. Дольше всех держится в воздухе стриж, налетывая до тысячи километров за день… Неудивительно, что птицы, покрывающие такие расстояния изо дня в день, достигают при перелетах южной оконечности Африки.

И фото— и киноаппарат служили исследователю в его исканиях. С их помощью он подсмотрел трагическую схватку между новорожденным кукушонком и птенцами зарянки.

Началось с того, что кукушка отложила яйцо в гнездо ржавогрудой зарянки. Вылупившийся чужак нашел вокруг себя птенцов и приемных родителей, но, верный собственной природе, приложил все усилия, чтобы остаться единственным в новой семье.

Вот как выглядело на кинопленке то, что Промптов заснял в гнезде.

Крошечный птенчик зарянки невольно коснулся своей трясущейся головкой спины кукушонка. Тот встрепенулся,

пригнул шею и, упершись толовой в гнездо, стал пятиться и подлезать под птенца. Закинув назад свои голые крылышки, как бы с тем, чтобы поддержать ими жертву, когда она угодит ему на спину, кукушонок продолжал двигаться к краю гнезда. Еще одно движение — и беспомощный птенчик зарянки оказывается в ямочке на широком крестце врага. Закинутые назад крылья охватывают пленника, как клещами. Прижимаясь к краю гнезда, кукушонок начинает приподыматься на расставленных ногах. Низко опущенная голова продолжает служить его опорой. Тело крайне напряжено; с трудом сохраняя равновесие, кукушонок все сильнее жмется к краю гнезда. Внезапное движение, короткий рывок назад — и жертва кувырком летит на землю. Вздрагивающее от напряжения тело кукушонка валится на дно гнезда. Через несколько минут чужак уже способен расправиться со вторым или покончить с первым, если попытка была неудачной.

Удивительный инстинкт поразил воображение молодого ученого. Откуда такая сила и слаженность движений у слепого кукушонка весом в шесть граммов? Что именно приводит этот механизм в действие?

На глазах у исследователя и его помощницы развернулось удивительное по своей сложности событие. Не все в этой картине до конца ясно, многое ускользнуло от наблюдателей, и Промптов снова и снова наблюдает расправу, расчленяет целое на части, чтобы найти этому рефлексу объяснение. Теперь, когда картина ясна, он попытается искусственно ее воспроизвести. Рука его кончиком карандаша или кисточки касается кожи кукушонка вокруг крестцовой ямки. Раздражение вызывает немедленный ответ организма: тело вздрагивает, голова низко пригибается, голые крылышки запрокидываются на спину, и дальнейшее стереотипно повторяется.

Не способствуют ли при этом успеху кукушонка какие-нибудь другие неизвестные причины? Откуда, например, у насильника столько сил и напора и почему так ничтожно сопротивление жертвы?

У кукушонка оказывается серьезный союзник — низкая температура гнезда. Пока мать зарянки на месте, тепло ее тела бодрит птенцов и расслабляет приемыша. Положение изменяется с вылетом самки из гнезда. Птенчики зарянки, лишившись тепла, как бы цепенеют от холода, а кукушонок, которого холод взбадривает, не встречая сопротивления, расправляется с ними. Таков механизм самосохранения, заложенный природой в организм кукушонка, вынужденного развиваться в чуждой для него среде.

Промптов не первый увидел это в природе. И до него натуралисты описывали, как голый и слепой кукушонок расправляется с птенчиками в чужом гнезде, однако никто не исследовал физиологические причины, усиливающие в этой схватке нервно-мышечные реакции одной стороны и ослабляющие — другой, Промптов рано проникся интересом к тому, что принято называть инстинктом. Где границы этого голоса исчезнувших поколений, который «эхом» отзывается в нашей нервной системе? — спрашивал он себя. Когда и как эти врожденные и безотчетные свойства сменяются и дополняются приобретенными навыками? Какова зависимость инстинкта от жизненного опыта птиц?

Натуралист искал ответа на вопрос, в такой же мере важный для науки о человеке, как и для науки о животном и насекомом. Где те инстинкты, которые служили нашему предку докаменной эры в борьбе за его существование? Так ли беспомощно было потомство, рожденное им, как дети современного человека? Сколько врожденных способностей, некогда усвоенных в жестокой борьбе, ныне безвозвратно исчезло! Ужели невозможно их воскресить? Юкковая моль, никогда не видавшая своих родителей, откладывая яички в завязь цветка, обязательно опыляет его, чтобы обеспечить личинки кормом… Может ли быть, чтобы природа, столь щедрая к насекомому, была так скупа к человеку? И еще занимал Промптова вопрос: все ли то, что мы считаем отголоском далекого прошлого, на самом деле наследственно? Не допускаем ли мы ошибку, считая врожденным многое из того, что в действительности усвоено в жизни?