Пути любви
Шрифт:
Питер, окаменевший, оставался все на том же месте. Только вот стоял теперь на земле двумя ногами. Чувствовал: был риск, что он упадет от такого удара. Надо удержаться на ногах. Анна вернется.
Очень импульсивная, Анна была и очень отходчивой. Буря чувств улеглась быстро — как только она свернула за угол. Но гордость не позволила прямо сейчас пойти обратно. Питер, натура тоже впечатлительная, переживал все не так быстро. Чего доброго, продолжит сцену… Но куда же тогда пойти? Оценив обстановку, Анна отметила, что ноги несут ее по тому же пути, что она проделала примерно полчаса назад. Путь этот вел
Сумерки сгущались. Совсем редкие прохожие уже не казались девушке такими дружелюбными, как раньше. Мимо проехала, просигналив, машина. Из окна старенького «форда» высунулся нахальный юнец и крикнул:
— Эй, Рыжая, подвезти тебя?!
Анна только посмотрела на него. Глаза ее сверкнули, как у кошки перед прыжком.
— Понял. — Парень прибавил газу, и автомобиль скрылся за поворотом.
Конечно, правильнее было бы — если не считать лучшим вариантом возвращение к Питеру в отель — взять такси и доехать до какой-нибудь дешевой гостиницы. Но странная магнетическая сила, электризуя кончики пальцев, влекла ее — к Дэниелу, в его квартиру, где даже беспорядок хранит следы его присутствия, где такой необычный вкус имеет чай, где в ванной пахнет его одеколоном…
Анна на секунду прикрыла глаза. Я иду к нему. Боже, какое это счастье!
И только сейчас, обжигая, пронзила ее мысль: а вдруг — он не один? Как глупо я буду выглядеть, если у него, например, друзья в гостях. А может, «в гостях» — женщина? Анна даже приостановилась. Да, неприятный вариант развития событий.
В сиреневых сумерках красивым мягким светом мерцали фонари. Каждый из них был подобен луне — такие вот маленькие светила. Над ними четко вырисовывались освещенные листочки деревьев. Летний вечер — сам по себе чудо. Если только у тебя на душе не скребут кошки…
Теперь Анна задумалась: а ждут ли ее там, куда она направляется? Не в силах однозначно ответить на этот вопрос, она остановилась. Бросила взгляд на витрину какого-то маленького магазинчика. Ах, это же тот самый книжный, у которого они с Дэниелом расстались около часа назад! Как много изменилось за этот короткий промежуток времени! Или не много? Тогда Анна чувствовала, что держит Дэниела в напряжении, ощущала, как сильно его к ней тянет (совершенно при этом не задумывалась о том, какова сила ее собственных чувств), и пребывала в полной уверенности, что именно ей принадлежит победа. А сейчас — сейчас она сама идет к нему, идет фактически искать опоры… или чего-то еще?
Если я сегодня же не увижу его и не останусь с ним, я буду горько сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь… И пусть пропадут пропадом все другие женщины — бывшие, настоящие, будущие! Но, боже, не может быть, чтобы он так смотрел на кого-то другого…
Остаток пути до «места дислокации» Дэниела, как он сам в шутку называл свою квартиру, показался очень коротким. Анна словно плыла сквозь густой и — странное дело — теплый туман. Могущественная сила диктовала каждый ее шаг. И оттого, что почему-то не нужно ничего взвешивать, оценивать, прогнозировать, было спокойно. Необдуманное поведение было совершенно не свойственно юной мисс Торнфилд. Но это ее не беспокоило. У нее было желание, непреодолимое желание: видеть Дэниела. Говорить с Дэниелом. Быть с Дэниелом.
Чудесно, что можно иногда вот так откинуть все доводы рассудка,
Вот он, уже знакомый маленький подъезд. Дверь гостеприимно открыта. Подняться на этаж — легко. Только стоя перед дверью, Анна ощутила, как сильно колотится сердце. Когда рука потянулась к звонку, оно взволнованно пропустило один удар. Кнопка обожгла палец. Все. Назад пути нет: в глубине квартиры за массивной дверью раздался резкий протяжный звук.
Ох… И что я ему скажу? Несколько запоздавшая мысль. По ту сторону двери раздались быстрые шаги. Доктор Глэдисон всегда двигался стремительно. Впрочем, решения (ну, естественно, те, которые не касались его личной жизни) он принимал точно так же. При его профессии это спасло жизни многим людям.
Несколько минут назад Анна не рассуждала. Теперь рассудок решил вернуться в свои права.
Достойного выхода из нелепой — и сложившейся по ее вине — ситуации девушка не видела (разумеется, под «достойным» не подразумевается стремительный бег вниз по лестнице с перепрыгиванием через ступеньки). Но от вполне естественного при сложившихся обстоятельствах волнения единственное, на что она была способна, — изобразить на лице улыбку, «дежурную ослепительную». На пороге дома малознакомого человека достаточно поздним вечером — забавная картинка…
Дэниел распахнул дверь. На его лице отразилась целая гамма чувств: безмерное удивление перешло в восторг от увиденного, а его в свою очередь сменил испуг.
— Анна! Что-то случилось? Ты попала в какую-то историю? Нет, наверное, какое-то осложнение с ногой… Где именно болит?
Дэниел Глэдисон был истинным врачом, просто-таки до мозга костей. Спасти, помочь, облегчить страдания — к этому он стремился каждую минуту своей жизни.
Анна же продолжала молча улыбаться, стоя перед ним, только в глазах появилось комично-озабоченное выражение. А не солгать ли? Ну… во спасение своего образа умной особы? — философски подумала она. Нет, не солгать. Никогда не скажу ему неправду!
— Господи, что же я, заходи, заходи быстрее!
Шаг через порог получился довольно неловким. Поэтому Дэниел тут же уверился, что здоровье его драгоценной пациентки в неимоверной опасности.
— Больно наступить на ногу? На которую: ту, которая с вывихом, или ту, что обожжена?
Эти вопросы были заданы уже тогда, когда он подхватил ее на руки и понес в гостиную. Анна хотела было запротестовать, но находиться во власти этих рук было невыразимо приятно. Так что объяснения она решила отложить до того момента, когда придется вернуться с небес на землю.
Он нес ее бережно, словно ноши драгоценнее не существовало. Обоим путь по коридору в небольшой квартирке одинаково показался длиннее, будто они двигались в ином пространстве и времени. И им очень хотелось, чтобы эти мгновения длились еще дольше.
Дэниел осторожно опустил Анну в кресло, а сам встал рядом на колени. Естественно, убрать забытую газету он не успел. Неожиданный хруст мнущейся бумаги рассеял наваждение. Пришла пора признаваться. Анна так и начала:
— Знаешь, я должна тебе кое-что сказать…