Пути неисповедимых
Шрифт:
— С чего ты взял, что можешь решать, что для меня лучше!? — закричала я, едва сдерживая подступившие к горлу слезы. — Да я лучше бы всю жизнь была в розыске и считалась преступницей, чем прожила эти два часа в полной уверенности, что ты меня предал и что меня казнят, потому что ты посчитал своим долгом отдать под суд ведьму!!!
— Успокойся! — Арланд нахмурился, но посмотрел на меня гораздо мягче, чем раньше. Как на больного ребенка и это меня взбесило еще больше. Теперь я едва сдерживалась от того, чтобы не кинуться на него. — Никто бы тебя не убил, я ведь был рядом…
— Да из-за тебя я там и оказалась!
—
— Нет, мне очень хорошо, я замечательно себя чувствую, черт возьми!!! Какой нервный срыв, когда меня чуть не убили белые совы, о чем ты вообще!?
— Это моя вина, нужно было быть помягче, — пробормотал Арланд себе под нос, а потом приблизился ко мне и попытался усадить на кровать.
Не выдержав, я дала волю гневу и попыталась ударить его рукой, а потом заклинанием, но инквизитор, прежде, чем я собрала силы, отрезал меня от магии одним жестом и, заломив мне руки за спину, прижал к себе.
— Ну успокойся уже, уймись! Бэйр, все это кончилось, теперь все хорошо и никто не собирается тебя казнить, — начал объяснять он.
— Не трогай меня!… Немедленно отпусти!… Что ты делаешь!?
Я вопила, как сумасшедшая, и выбивалась изо всех сил, но это не давало никаких результатов. Арланд только пару раз вскрикнул, когда мне удалось ударить ему по ноге сапогом, но не выпустил.
Уложив меня на кровать, он навалился сверху и обхватил руками, не давая двигаться.
— Угомонись, истеричка! — зло крикнул Арланд, больно сжав рукой мое плечо. — Взбесилась ты, что ли!?…
Наверное, я могла успокоиться… как делала это после встречи с Хаарь, после знакомством со стайкой кентавров и бешеным единорогом, размером с небольшого слона, и как я смогла успокоиться после того, как у меня вместо руки появилось прозрачное бирюзовое сияние, после мнимой смерти Дейка, после того, как мне изуродовало грудь в драке с Хранителем, после увиденного в селении гоблинов… Все потрясения я переживала очень стойко, так как, возможно, мое прошлое отъявленного писателя-фантаста заставляло смотреть на чудеса и горести жизни проще. Но на этот раз моя хваленая терпимость не помогла, а моя нервная система отказалась закрывать глаза на происходящее и у меня случилась самая масштабная истерика, какая только может случиться у женщины, которую два дня подряд доводят до пика отчаяния не сказочной, а самой обычной жизненной дрянью!
Я до полного изнеможения билась на кровати, пытаясь освободиться, а когда окончательно ослабла, просто обмякла в руках инквизитора и заплакала.
События последних дней перемешались в голове, все это накопилось и вырвалось в слезах. Я рыдала, потому что страшно было не видеть разницы между врагами и друзьями, страшно было понимать, что даже те, кому я доверяю, могут поступить со мной не лучше тех, кого я опасаюсь.
Арланд, как будто ждавший моих слез, начал меня утешать, извиняться, по десять раз повторяя, что хотел как лучше и не мог иначе. Моего ослабшего рассудка не хватало на то, чтобы отвергнуть его извинения и оправдания, а моих сил не хватало на то, чтобы оторваться от плеча инквизитора. Поэтому скандал, после которого мне следовало навсегда попрощаться с Арландом, превратился в убогую сцену успокоения
Я, забывшись, высказала инквизитору все, что было на душе, а он выслушал с каменным лицом, пожалел, как обиженного ребенка, а потом в комнату принесли какой-то горьковатой жидкости и он заставил меня ее выпить. Сразу после этого меня поклонило в сон, и Арланд уложил меня на своей кровати, заботливо раздев и укутав одеялом.
Уснула я не сразу, а ближе к ночи, под успокаивающие невнятные бормотания инквизитора, сидевшего рядом.
14. Какой-то оборотень
Проснувшись ранним утром в постели инквизитора, я обнаружила, что нахожусь в комнате одна. Поскольку будить меня было некому и важных дел не наблюдалось, я решила поваляться до тех пор, пока не придет Арланд.
Развалившись на широкой кровати, я стала смотреть в потолок. Там в углу была натянута большая паутина, в которой сидел паук, да такой огромный, что я даже не вглядываясь могла увидеть его толстые лапки.
Жирная муха, которая меня и разбудила своим громким вибрирующим жужжанием, со всей своей мушьей дури влетела в эту паутину и запуталась в ней. Она вырывалась, как могла, и, казалось, вот-вот должна была порвать тонкие нити и высвободиться… но нет, видимо, участь этой мухи была куда печальнее, чем заснуть зимой на каком-нибудь подоконнике. Она запуталась, и паук метнулся к ней, впустил в нее свой яд и стал закутывать в паутину, как египетский жрец мумию.
Я лежала и наблюдала за этой душераздирающей сценой, как за триллером по телевизору, едва сдерживая крики «Ну давай! Ты сможешь! Еще чуть-чуть!».
Конечно, можно было бы прервать круговорот жизни в дикой природе старой гостиницы, и высвободить муху, но мне не хотелось вылезать из-под теплого одеяла. В комнате было прохладно, а по полу и вовсе гуляли сквозняки, перегоняя с доски на доску слои пыли.
Насмотревшись на муху, я вдруг захотела пить. На облезлой тумбочке возле кровати как раз стоял кувшин воды и стакан. Налив себе немного воды, я выпила ее и заодно прополоскала рот.
Тут дверь скрипнула и начала открываться. За ней показались перья на белой накидке. Я сиганула обратно под одеяло и притворилась крепко спящей, надеясь, что меня не станут будить. Все-таки вставать мне пока не хотелось.
— Неужели ты еще спишь? — изумился инквизитор, подходя к кровати.
Я почувствовала, как прогнулся под ним старый матрас, когда он сел, а потом ощутила, как пальцы в кожаной перчатке сжались на моем плечо.
— Пора вставать, — Арланд тихонько меня потряс. — Поднимайся, соня!
— Я не Соня, я Бэйр, — проворчала я, с головой укрываясь одеялом. — И я не хочу вставать. Тебе что, кровати жалко?…
— Мне ничего для тебя не жалко, но тебе все же пора подниматься, — насмешливо сказал инквизитор и начал стягивать с меня одеяло. Я обернулась к нему, пытаясь выглядеть раздраженной, и дернула одеяло обратно.
— Эй, я все еще злюсь на тебя, так что не усугубляй свое положение!
— Какие мы грозные с утра пораньше! — фыркнул инквизитор.
Продолжая натягивать одеяло одной рукой, он засунул другую под одеяло и пощекотал мне пятку. Я не выдержала этой пытки и, захихикав, села на кровати, согнув ноги в коленях, а одеяло выпустила.