Пути-перепутья
Шрифт:
Лена следила за всем с неослабным вниманием.
– Смотри, Бото, как вода проступает между бревнами. Но правду сказать, ее занимали не бревна и не вода, а две лодки, причаленные к мосткам. Она и так на них поглядывала и эдак, задавала всевозможные вопросы, делала всевозможные намеки, но, видя, что Бото остается глух ко всем намекам и ничего не желает понимать, заговорила более откровенно и напрямик сказала, что не прочь бы покататься на лодке.
– Нет, вы, женщины, неисправимы. Неисправимо легкомысленны. Припомни второй день пасхи. Ты едва…
– …едва не утонула?
– Гм-гм… А грести-то ты умеешь?
– Разумеется. И грести, и править, и поставить парус. Из-за того, что я чуть не утонула, ты уже ни в грош не ставишь меня и мое искусство. А виноват был мальчик, да и утонуть в конце концов может каждый.
Спустясь с веранды, она прошла по тропинке, прямо к тем двум лодкам. Паруса у них были скатаны, но на каждой мачте развевался вымпел с вышитым названием.
– Ну, какую возьмем?
– спросил Бото.- «Форель» или «Надежду»?
– Разумеется, форель. Что у нас общего с надеждой?
Бото, конечно, понял, что Лена говорит так, чтобы уколоть его всей силой тонкости и возвышенности чувств, он знал, что она никогда не отказывала себе в удовольствии пустить шпильку. Но Бото не стал пенять, он промолчал и помог Лене сесть в лодку. Потом он и сам прыгнул за ней. Когда он уже отвязывал лодку, пришел хозяин, принес жакетку и плед, потому что после захода солнца станет холодно. Оба поблагодарили и вскоре уже были на середине реки, чье русло, сильно суженное в этом месте островками и песчаными косами, едва ли составляло триста шагов в ширину. Лена изредка взмахивала веслами, но и этих ленивых взмахов было достаточно, чтобы через несколько минут подогнать лодку к поросшему густой травой лужку, который, очевидно, служил верфью - там невдалеке мастерили новую лодку, а также конопатили и смолили старые, уже давшие течь.
– Пойдем туда,- ликовала Лена, увлекая Бото за собой, но не успели они дойти до верфи, как стук топора смолк и звон колокола возвестил конец работы. Тогда шагов за сто до верфи они свернули на тропинку, которая наискось пересекала луг и подводила к сосновому леску. Красноватые стволы сосен румяно отсвечивали в лучах заходящего солнца, а над кронами плыл голубоватый туман.
– Я хотел бы преподнести тебе красивый букет,- сказал Бото и взял ее за руку.- Но луг пустой - только трава и ни единого цветочка. Ни единого.
– Ты не прав. Цветов полным-полно. Ты просто их не видишь, потому что ты чересчур разборчив.
– Если я и разборчив, то лишь ради тебя.
– Не оправдывайся, не оправдывайся. Посмотришь, сколько найду я.
Она наклонилась и начала шарить в траве, приговаривая:
– Гляди-ка, вот… и еще… и еще… Да их здесь больше, чем в Дёрровом саду. Надо только глаза открыть пошире.
Тут она принялась проворно рвать цветы, прихватывая попутно траву и сорняки, и через несколько минут в руках у нее был
– Как кстати,- сказал Бото,- на нее мы и сядем. Ты, должно быть, устала. А сейчас давай посмотрим, чего ты там насобирала. Ты, верно, этого и сама толком не знаешь, а потому роль ботаника придется играть мне. А ну, давай сюда. Вот это куриная слепота, а это мышиное ушко, его еще называют ложной незабудкой. Ложной, усвоила? А это, с зубчатыми листочками, это Taraxacum, наш старый добрый лютик, французы готовят из него салат. По мне, пожалуйста, пусть готовят. Но то, что годится в салат, не совсем подходит для букета.
– А ну-ка дай сюда,- рассмеялась Лена.-Твои глаза ничего не видят, потому что любви к этому нет. Где есть любовь, там есть и глаз. Сперва ты заявил, что на этом лугу вообще не растут цветы, а теперь, когда цветы перед твоим носом, ты утверждаешь, что они не настоящие. А они вполне настоящие и вдобавок очень хорошие. Иначе, чего ради мы спорили, что я наберу отличный букет?
– Любопытно посмотреть, какие ты будешь отбирать для букета.
– Только те, которые ты одобришь. А теперь за дело. Итак, вот незабудка, никакое не мышиное ушко, не ложная незабудка, а самая что ни на есть настоящая. Берем?
– Да.
– А это - вероника, маленький нежный цветок. Его ведь ты не отвергнешь? Впрочем, не стоит и спрашивать. А этот большой, красно-коричневый, это же чертогрыз, как для тебя вырос, по заказу. Смейся, смейся. А вот,- и она протянула руку к желтым венчикам, что расцвели прямо на песке,- а вот иммортели.
– Иммортели,- повторил Бото,- это ведь слабость госпожи Нимпч. Эти мы возьмем наверняка, без этих букета не будет. А теперь свяжи все вместе.
– Хорошо. Только чем? Погоди, может, найдем камыш.
– Так долго ждать я не желаю. Да и не устроит меня камыш, он слишком толстый и грубый. Я хочу чего-нибудь потоньше. Слушай, Лена, у тебя такие красивые длинные волосы. Вырви-ка один волосок и перевяжи букет.
– Нет,- решительно ответила она.
– Нет? Почему нет?
– Есть поговорка: «Волос вяжет». Если я перевяжу букет волосом, я и тебя свяжу.
– Но это же предрассудок. Уверен, это слова госпожи Дёрр.
– Нет, это слова моей матери. А все, что она ни говорила мне, с самого моего детства, всегда оказывалось правдой, хоть и походило на предрассудок.
– Будь по-твоему. Спорить не стану. Но иной перевязи для букета я не желаю. Неужто ты из чистого упрямства откажешь мне?
Она взглянула на Бото, выдернула у себя волосок и промолвила:
– Ты сам этого хотел. Вот тебе мой волос. Теперь ты связан.
Он попробовал рассмеяться, но ему невольно передалась серьезность, с какой она вела разговор и особенно произнесла последние слова.
– Становится свежо,- сказал он после некоторого молчания.- Хорошо, что хозяин догадался принести нам плед. А теперь пошли.