Пути-перепутья
Шрифт:
Бото отложил письмо, искренне радуясь тому, что послезавтра снова увидит свою молодую красивую жену. «В нашем сердце могут уживаться самые противоречивые чувства… Конечно, она не блещет умом, но глупая молодая жена лучше, чем вовсе никакой».
Затем Бото созвал всю прислугу и сообщил, что госпожа баронесса прибудет послезавтра, надо все привести в порядок и начистить дверные ручки. «Да, и чтоб на трюмо не было мушиных следов».
Отдав эти распоряжения, он отправился в казармы. «Если будут спрашивать, я вернусь к пяти».
Время до пяти он распределил следующим образом: до полудня
Все шло как по-писаному. Казарменные часы едва пробили полдень, а Бото уже сидел в седле. Сперва по Унтер-ден-Линден, потом по Луизенштрассе и, наконец, вдоль канала, в сторону Плётценского озера. Вспомнился ему тот день, когда он проезжал по этим улицам, чтобы набраться духу для разлуки с Леной, разлуки такой мучительной и неизбежной. С тех пор минуло три года. Что выпало ему на долю в эти годы? Много радости, бесспорно. Только вот радость была какая-то ненастоящая. Конфетка, не более того. А ведь одними сластями не проживешь.
Бото был еще погружен в свои размышления, когда на верховой дорожке, ведущей от Юнгфернхейде к каналу, увидел верхами двух всадников, улан, что еще издали можно было угадать по их конфедераткам. Уланы-то уланы, но кто именно? Впрочем, неясность разрешилась очень скоро, и не успели обе стороны съехаться шагов на сто, как Бото увидел, что это Рексины, двоюродные братья, из одного полка.
– А, Ринекер,- воскликнул старший,- куда путь держим?
– Куда глаза глядят.
– Далековато, на мой взгляд.
– Коли так, то до Затвинкеля.
– Вот это уже другой разговор. Тогда и я с вами, если не помешаю. Курт,- обратился он к младшему брату,- извини, но мне надо серьезно поговорить с Ринекером. А в таких делах…
– …третий лишний. Как прикажешь, Богислав, как прикажешь.- Курт приложил руку к шапке и поехал своей дорогой. А брат его, тот, кого назвали Богиславом, повернул лошадь, пристроился слева к Ринекеру, далеко опередившему его в табеле о рангах, и сказал:
– Ну, Затвинкель так Затвинкель. Надеюсь, мы не угодим на Теглицкое стрельбище, прямо под пули.
– Постараюсь не угодить,- отвечал Бото,- во-первых, ради себя самого, во-вторых - ради вас. И, наконец, в-третьих, ради Генриетты. Ибо что скажет Черная Ген- риетта, если ее дорогой Богислав будет убит, да еще дружественной пулей?
– Я думаю, это очень ее огорчит и вдобавок опрокинет наши с ней расчеты.
– Какие расчеты?
– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить.
– Со мной? О чем об этом?
– Вы могли бы и сами догадаться, дело не трудное. Разумеется, речь пойдет о связи. О моей связи.
– Связи!
– рассмеялся Бото.- Я к вашим услугам, Рексин. Но по совести, не могу взять в толк, что заставило вас обратиться
– Валафре?
– Он самый.
Рексин не без основания угадал в этом ответе и уклончивость и сдержанность, он сразу умолк, несколько раздосадованный. Но такой цели Бото отнюдь себе не ставил, а потому он снова подхватил нить разговора:
– Ох, связи, связи. Вы меня извините, Рексин, но связей бывает великое множество.
– Согласен. Однако что ни связь, всё разная.
Бото пожал плечами и улыбнулся. Рексин же явно решил не быть на сей раз таким обидчивым и повторил более спокойным тоном:
– Да, что ни связь, всё разная. Меня удивляет, что именно вы пожимаете плечами. А я-то думал…
– Хорошо, выкладывайте.
– Слушаю и повинуюсь. Помолчав немного, он начал:
– Я уже прошел все университеты, и в уланском полку, и до того (вы знаете, я довольно поздно вступил в военную службу) - в Бонне и Гёттингене, стало быть, мне не нужны ничьи наставления и ничьи советы, когда речь идет о делах обычных. Но у меня, если вдуматься, случай далеко не обычный. У меня исключительный случай.
– Все так говорят.
– Короче, я не считаю себя свободным, более того - я люблю Генриетту, или - чтобы еще точней выразить мое умонастроение - я люблю Черную Иетту. Да, да, это язвительное прозвище с откровенно вульгарным душком представляется мне вполне подходящим, коль скоро я решил обойтись без торжественных церемоний. При всем том я настроен более чем серьезно, и как раз потому, что я настроен серьезно, мне нужды нет ни в торжественности, ни в красноречии. Все это лишь ослабляет.
Бото одобрительно кивнул, поза насмешливого превосходства, принятая им в начале разговора, с каждой минутой все более покидала его.
– Иетта,- продолжал Рексин,- не насчитывает в своем роду нескольких поколений ангелов, она и сама далеко не ангел. Но скажите на милость, где они, эти ангелы? В нашей среде? Смешно. Все эти различия выдуманы, и различия в добродетели тоже. Не спорю, добродетель и тому подобные прелести существуют, но невинность и добродетель - все равно что Бисмарк и Мольтке,- другими словами, большая редкость. Я сжился с этими взглядами, я считаю их справедливыми и хочу поступать в соответствии с ними,- насколько мне удастся. А теперь послушайте, Ринекер: если бы мы вместо этого канала, скучного и прямолинейного, как все формы и формулы нашего общества, короче, если бы вместо этой поганой канавы мы ехали бы сейчас берегом Сакраменто, а вместо Теглицкого стрельбища перед нами были бы золотые прииски, я бы, не тратя ни минуты на раздумье, женился на Черной Иетте. Я не могу без нее жить - вот что она со мной сделала, а ее естественность, простота и искренняя любовь мне дороже, чем десять княгинь, вместе взятых. Но увы, я не могу причинить такое горе своим родителям и не желаю двадцати семи лет от роду подавать в отставку, чтобы сделаться ковбоем в Техасе или кельнером на миссисипском пароходе. Остается средний путь.