Пути Звезднорожденных
Шрифт:
Элай обнял госпожу Харману за плечи и посмотрел за окно. Светало. Магия обращений отступала и тело Син мало-помалу вновь обретало черты сходства с немногословной Фелиб…
11
– Что такое Денница Мертвых? – спросил Элай, которого смущала манера Харманы молча мерить шагами Пояс Усопших.
– Денница Мертвых – это город, который ты видишь сейчас на горизонте, Элай, – сдержанно ответила Хармана.
– Я хотел спросить не об этом. То, что это город – я знаю. Я не знаю, что такое «денница мертвых».
– Тогда было бы резоннее спрашивать что такое денница.
– Можете считать, госпожа,
– Денница – это рассвет, – отрезала Хармана.
– А при чем тут мертвые?
– При том, что здесь только мертвые – на то он и Пояс Усопших. Даже те, кто еще живы, рано или поздно умрут. Значит и мы с тобой – тоже мертвые, – отвечала Хармана с нарочитой серьезностью. – А потому все рассветы, закаты и города, которые встречаются здесь, в этих проклятых землях, принадлежат мертвым.
– Но мы живы! – громко возмутился Элай, озирая буро-коричневую равнину и холмы, которым, казалось, не будет конца. – Мы живы, Хармана! – Это поправимо.
– Да, это, Хуммер нас всех разнеси, поправимо! И все равно мне не нравится то, что ты говоришь! Ты говоришь ужасные вещи, госпожа Хармана!
Хармана остановилась. Повернула голову в сторону Элая и окинула его придирчивым взглядом придворного церемониймейстера. Мысленно пригладила кудри на его голове. И… Расхохоталась.
Впервые со дня их побега из Лорка. То, что она, Хармана, исчадие Алустрала, считает чем-то само собой разумеющимся он, Элай, возлюбленный сын благообразной Сармонтазары, считает кошмаром и жутью! Это ли не забавно!
– Выслушай меня, Хармана! Здесь нет ровным счетом ничего смешного! И ты, и Герфегест, и все остальные люди здесь – все вы мрачные, словно упыри. Все вы – жестокие хищники, любители человеческой падали. Мертвые… Смерть… Я не могу больше слышать эти слова! Я ненавижу эти слова! Сколько можно думать о смерти и питаться чужой смертью? Да вы когда-нибудь живете вообще? Или только ходите резать друг друга? Дом против Дома, Пелны против Гамелинов, брат против брата! Если у вас в Алустрале заброшенный город – значит это Денница Мертвых! Если у вас казнь – так это в клетке на морское дно! Да вы люди вообще или действительно упыри?! – Элай был в истерике. Хрустальный смех Харманы, звенящий в тлетворном безветрии Пояса Усопших, нагнал на него страху, который мучительно искал себе выхода.
– В твоих словах немало правды. Помимо прочего, мне не нравится, когда ты так нервничаешь, малыш, – сказала Хармана, отсмеявшись. – И у меня созрело решение: ты можешь называть этот город так, как тебе больше нравится. Оплотом Древних Доблестей, например.
12
Элай не верил в то, что это возможно. Однако, они все-таки отыскали Герфегеста.
Когда Хармана с настойчивостью умалишенной твердила: «Герфегест ждет меня Деннице Мертвых», Элай лишь скептически пожимал плечами. В конце концов, он лично за Герфегестом не то чтобы соскучился, а вот с Харманой был готов тащиться хоть на край света, хоть на поиски самого Хуммера-Светоносца…
А потому, когда в ромбообразном окне мрачного серого строения, предназначавшегося явно не для жилья – по крайней мере, не для жилья человеческих существ – показалось гладко выбритое лицо Герфегеста, Элай лишь опустил глаза.
Хармана была вне себя от радости и не считала нужным скрывать это от обмирающего от ревности Элая.
Когда Герфегест, неэлегантно волоча за собой раненую ногу, вышел им навстречу, Хармана с истошным воплем бросилась перед ним наземь,
Элай ожидал от нее чего угодно, но не такого.
Все время их пути он бережно пестовал надежду на то, что вот-вот Хармана перестанет гневаться и их отношения снова обратятся благоуханным цветником плотских радостей.
С самого Лорка он надеялся и ждал того утра, когда Хармана, в чьем взгляде он временами помечал и прежнюю нежность и даже намеки на прежнюю страстность, снова одарит его своей любовью. И он вновь возрадуется тому, что явился на зов женщины из бронзового зеркала. «Кстати, я не разу не спрашивал ее про Ийен. Кто она ей – служанка, или, может, подруга?»
Не сводящие глаз друг с дружки, Герфегест и Хармана, казалось, полностью забыли о существовании Элая.
Тот, оставил Хозяев Гамелинов наедине, устроился поодаль – на краю разрушенного колодца. И хотя его представлениям о достойном поведении это отвечало плохо, Элай то и дело с завистью поглядывал на Герфегеста и Харману. Крепко обнявшись, они любезничали друг с другом, словно бы не было ни падения Наг-Нараона, ни той ночи, при одном воспоминании о которой кровь в жилах Элая вскипала неутолимым плотским желанием.
«Интересно, знает ли Герфегест, что его жена не верна ему?» – злорадно подумал Элай, когда Герфегест одарил свою пепельновласую госпожу мучительно долгим поцелуем.
Элай спрятал лицо в ладонях. Такой неловкости, какую ему довелось испытать в Деннице Мертвых, ему не доводилось испытывать никогда раньше.
13
– …выход их каменной утробы, где прохлаждался некогда Урайн, завалило и я оказался замурованным в подземелье Игольчатой Башни, словно мумия в склепе, – с обаятельнейшей улыбкой Герфегест посвящал Харману и Элая в перипетии своего бегства из сокрушенного Наг-Нараона. – Я был один, если не считать четверых мертвых Пелнов. Ждать освобождения извне было бессмысленно. Ибо поверить в то, что Гамелины смогут отстоять Наг-Нараон, мне не хватало самонадеянности. А значит, как впрочем и всегда, оставалось надеяться только на себя.
– И что же ты предпринял? – поинтересовалась Хармана, не сводя восхищенных глаз с Герфегеста, который за то весьма короткое время, что они его не видели, успел постареть лет на десять и чудовищно исхудал.
– Я вспомнил кое-какие уроки, полученные мною в гостеприимных землях Сармонтазары.
– И в самом деле Сармонтазара помогла вам, дядя? – осведомился Элай.
– Те огненные щупальца, что сокрушили Наг-Нараон, были стеблями Огненной Травы ноторов – народа бедного, дикого и непросвещенного, но наделенного властью над растениями и… и не совсем растениями. Я уже видел эту огненную траву когда-то, давным-давно. Тогда она послужила во благо – в два счета она сожрала герверитов, осадивших крепость Хоц-Але. Я знал человека, что заклинал эту траву с той же легкостью, с которой перехожие чудотворцы заклинают огонь. Мне казалось, я напрочь забыл, какими заклинаниями следует побуждать огненную траву к росту. Но, спустя два дня, которые я провел без пищи и почти без воды в обществе разлагающихся трупов собственных же врагов, я понял, что недооцениваю собственную память и, хуже того, недостаточно к ней требователен. Утром третьего дня мне удалось заставить огненную траву работать на меня – она стала расти, вгрызаясь в каменные плиты. И вечером третьего дня я уже был на свободе.