Путька
Шрифт:
— Ты меня подождёшь? — сказала я маме. — Я быстро оденусь!
Я вдруг испугалась, что мама без меня уедет. А я останусь тут под син-те-ти-чес-кой ёлкой.
Я ведь сегодня даже эскимо ела. А Путька второй день голодный…
— А как же Дворец пионеров? — закричала Маринка.
— Куда ты, Таточка? — сказала Маринкина мама. — Что ты, девочка! Не принимай близко к сердцу, ничего с твоим Путькой не случится…
А я уже пальто застегнула. Там такой крючок! Я раньше никак не могла застёгивать. А сейчас — сразу. Меня Путька ждёт!
Подумаешь — ёлка во Дворце пионеров! Я в прошлом
Чего одно и то же смотреть? Если бы совсем новое что-нибудь. А то опять ёлка! Тоже, наверное, син-те-ти-чес-ка-я…
Мне вдруг немножко стыдно стало. Я ведь видела ёлку во Дворце.
Я ведь просто пожадничала, надо бы Димке уступить, он не видел.
И мы с мамой скорее поехали.
Путька мне облизал всё лицо — так обрадовался. Он мне тапки принёс, потом — шарф, потом — мамины домашние туфли. Это он от радости просто не знал, что ещё принести.
Мы целый вечер по комнате прыгали. И мама над нами смеялась — будто мы так давно не виделись. А всего один день. Но это же так много, если весь день не видишь своего друга. И ещё — ночь.
Путька даже спать лёг у меня под кроватью. Сам перетащил туда свой матрас.
Мама говорит, что Путька боится: вдруг я снова исчезну?
ОХ, ТАМ ВЕДЬ НАША ЗАРПЛАТА!
Если лыжи есть и холода не боишься, то зима очень быстро проходит. Зима мне ещё совсем не надоела, а мама говорит:
— Я боялась, что тебе одного лыжного костюма не хватит. Но костюм, кажется, выдержал.
— Не бойся, — говорю я, — я его ещё изорву.
— Когда же? — говорит мама. — Уже скоро тепло станет. Как-никак второй день весны…
Я к окну бросилась. Второй день весны! Я так испугалась, что уже снега нет и кругом лужи. Я весну не очень люблю. Как ни ходи, вода всегда в галоши забирается. Постоишь в ручейке минут пять, а уже булькает. И мама заставляет дома сидеть.
Я взглянула в окно. Ой как хорошо! Все сугробы на месте, и от них тени длинные. Синие. На чёрных домах сидят белые шапки. Где — прямо, где — набекрень. Как будто дома хвастаются — у кого шапка лучше. И дым чёрный идёт из трубы. Сам по себе вьётся.
— А ещё кто-нибудь знает, что уже весна? — говорю я маме.
— Нет, — говорит мама, — только мы с тобой. Как все узнают, так сразу лёд на озере поплывет…
Я так и думала! Если чего-нибудь не хочешь, никогда не надо об этом напоминать. Я решила, что никому не скажу про весну. И мама пообещала. Пускай ещё зима постоит. У меня даже косички ещё не отросли!
— Не беспокойся, — говорит мама, — ещё есть время.
И мы с Путькой пошли гулять. Мы весь день гуляли. Как мне надоест, я вдруг подумаю, что зимы скоро не будет, и так снова захочется и на лыжах, и на санках, и просто так в снегу поваляться.
Я даже Димке не сказала про весну.
Я только Путьке рассказала. И он тоже стал бегать, — теперь его домой не затащишь.
Сегодня мы с Ладой познакомились. Она в новом доме живёт, где Ниночка. Её, наверное, раньше на улицу не выпускали. Боялись, что
Лада такая красивая! У неё вся шерсть курчавая. Даже глаз не видно. Когда совсем близко подойдёшь, то вдруг из шерсти как блеснёт! Это у Лады глаза такие блескучие.
Лада гордая. Она хлеб, например, не ест. И булку тоже не хочет. Она от булки отвернулась, будто обиделась. Я ей скорее дала конфету «Ну-ка отними!». И Лада её взяла. Она её вежливо взяла, губами, и сразу проглотила. Даже не разжевала! Такую шоколадную конфету вдруг проглотила… И на меня смотрит — может, я ещё дам? Но у меня больше нет.
Тут подошёл Путька, и они тоже познакомились. Они долго обнюхивали друг друга. Собаки всегда так знакомятся. Потом как стали играть! Снегом бросаются, прыгают, прячутся понарошку. Я Путьку зову маму встречать, а он не идёт. Так заигрался, обо всём на свете забыл. У меня тоже так бывает. Я Путьку за передние лапы взяла, как за руки, и повела. А он упирается!
А к Ладе столько разных собак подошло — Шарик из тринадцатого дома, лепновский Джек, потом ещё Кутька, который ничей, мы его все понемножку кормим. Ладе и без нас не скучно. Она же не одна осталась.
Но Путька Ладе больше всех понравился: она всё нам вслед смотрела. Путька оборачивался и лапы у меня вырывал. Потом мы зашли за деревья, и Ладу стало не видно. Тогда Путька сам побежал вперёд, к институту. Он так любит маму встречать!
Институт вечером красивый! Он весь светится. В больших белых окнах горят жёлтые шары. Это в институте такие лампы. Мохнатые, как цветы. И чуть-чуть раскачиваются. Как лампы погаснут, так рабочий день кончился.
Мы вовремя подошли — лампы уже гаснут. Потом в некоторых комнатах снова вспыхнут. Значит, там что-нибудь забыли и вернулись. Может, халат забыли снять. Там все в белых халатах работают.
Потом окна совсем гаснут.
Мы с Путькой в институт не заходим. Там сторожиха сидит и у всех спрашивает пропуск. Даже у знакомых. Но мамин пропуск дома лежит, в столе. А мама в институте. Значит, без пропуска можно пройти. Мне сторожиха всегда улыбается! Она бы ещё как пустила. Но мама не велит. Она говорит, что научена горьким опытом.
А я и не прошусь. Я все эти опыты знаю. Когда мы в городе жили, я сколько раз у мамы в лаборатории была. Мне даже надоело. Я только один раз в лаборатории хорошо поиграла. Но мама сказала, что это был ужасный день, она его никогда не забудет.
В тот день я во дворе сначала играла, а потом как пойдёт дождь! И я скорее в лабораторию. А у мамы собрание, ей некогда.
— Лиля, посмотрите за моей Татой, — сказала мама своей помощнице. И ушла.
Тётя Лиля взяла меня с собой в виварий. Это такая комната, где до самого потолка стоят полки и на полках — клетки. А в клетках сидят белые крысы, блестящие, с длинными хвостами. Как мышки, только симпатичнее.
— Зачем их так много? — спросила я.
— Мы с ними опыт проводим, — сказала тётя Лиля. — Кормим их по-разному и смотрим, как действуют разные витамины.