Путями Великого Россиянина

Иванченко Александр Семенович

Зная, что Неру считал себя учеником не только Махатмы Ганди, но и Николая Рериха, которого называл махариши, я быстро написал в блокноте нашей дохристианской азбукой слово «культура»-

и спросил его, знакома ли ему такая азбука.

Маленький, щупленький, в своей неизменной белой пило- точке, он глянул на меня с сияющим изумлением и с такой же лучистой радостью теперь к моему удивлению прочитал по-древнерусски без акцента:

– Корень Зори несомый любовью твоей в движении родов наших к Истине. – Оказалось, в порядке импровизации я затронул

тему, мигом снявшую с него всю его официальность главы правительства крупнейшей

из мировых держав. – Замечательно глубокое определение, не правда ли, Ири?

Скромно сидевшая с нами за круглым столом Индира Ганди, ещё совсем молодая, с чёрной в смоль причёской и в нежно- розовом сари, в знак согласия кивнула головой и краешками губ тоже улыбнулась.

Все трое мы словно вдруг породнились. Никогда не забуду ту одну из самых счастливых минут в моей жизни. Из простого журналиста я превратился в равноправного собеседника великого человека, которого с ликованием встречали Москва и Ташкент.

Махариш Рерих, – сказал он, – думал, что другим людям это ваше древнее слово трудно осмыслить, потому по созвучию с латинским «култус» и нашим «ура» переводил его обычно как «поклонение Свету». Но вы, наверное, имели в виду книгу «Культура»?

Она Вам известна?

Полагают, её первую редакцию брамины принесли в Пенджаб четыре-пять тысяч лет назад, а окончательный вариант попал к нам, вероятно, где-то в середине одиннадцатого века, когда в Индию пришла новая волна учёных русов. Можно сказать, это наша общая книга, но в мире она получила распространение в переводах с санскрита под названием «Панчатантра, или пять книг житейской мудрости». И весь колорит, конечно, давно стал чисто индийским, в стиле наших народных притч. «Панчатантра», пожалуй, вдвое древнее Пятикнижия Моисея и отличается от Библии целомудрием и здравым смыслом, ничего сверхъестественного в ней нет, всё человеческое, хотя действующими лицами часто выступают птицы и звери. Махараши Рерих не терял надежды найти у нас её списки на древнерусском языке. Сказать, что он очень любил Россию значило бы сказать слишком мало. В Индии он много трудился для неё, восстанавливая по древним манускриптам наши общие познания, но в России потом с ним, к сожалению... Возможно, его не поняли. В 1926 году, когда он вернулся домой, ему не дали советский паспорт, а затем, уже незадолго до своей смерти, он просил разрешения приехать в Советский Союз, но почему-то опять не разрешили, не знаю, какая могла быть причина. Он только хотел привезти в Россию свои книги, некоторые картины и, видимо, имел желание умереть на родной земле. Это так естественно...

В то лето 1955 года начиналась, как теперь говорят, весна хрущёвской «оттепели», и Неру, понятно, был осведомлён о положении в нашей стране, но как искренний друг Советского Союза и мудрый государственный деятель при всей своей непринуждённости он не мог позволить себе заходить в своих откровениях чересчур далеко, тем более, что наша беседа записывалась на магнитофонную плёнку. Но и сказанного для меня было достаточно, чтобы провести параллель между Рерихом и моими Учителями. А сейчас, когда я основательно поработал в архивах, прочитаны книги «Живой этики» и многое другое из литературного наследия Николая Константиновича, а также всё ещё не опубликованные у нас дневники и письма академика В. И. Вернадского, уже можно сделать и соответствующие выводы.

Но мы вряд ли поймём до конца Рериха, если не разберёмся сначала в том, почему он, материалист, отвергавший всякую теологию, вместе с тем одно из своих самых замечательных живописных полотен посвятил Сергию Радонежскому, который держит в ладонях не своё детище – Троице-Сергиевую лавру, а в общем-то как будто не сыгравший никакой особой роли в истории русской церкви маленький храм Покрова на Нерли.

Картина названа «Святой Сергий», но главные каноны христианской живописи на эту тему в ней нарушены. Лик Христа нарисован не над Сергием, а поставлен на землю в правом нижнем углу картины и по своей высоте достигает лишь колен Сергия. Над ним же, над вогнутыми вниз дугообразными облаками, – крупный глаз в центре геометрически правильной туманности – равностороннего треугольника. Нимб у Сергия светлый, излучающий сияние, идущее от головы на одинаковое расстояние по всей окружности. У Христа он притемнён и над верхушкой головы прочерчен лишь узкой полоской, намного уже, чем со стороны правого уха, а левая часть головы и нимба Иисуса вовсе остаются за рамками картины. Позади Сергия, как бы за холмом, – Кремль с церквями, тоже излучающими сияние, но бирюзовое. Оно поднимается над ними тремя

волнами, но так, что вершины их не касаются той части церковной кровли, на которой укрепляется основание для креста.

Каждая деталь в этой картине, все цвета и линии имеют символическое значение и наглядно показывают ту новую русскую идею, которую начал воплощать в жизнь Владимир Мономах, реформировав насаждённое на Руси греко-римское христианство в православие, коренным образом отличное от византийского.

Вот мы и подошли к Мономаху, но чтобы, в свою очередь, понять смысл его идеологических реформ, а значит, и философское содержание картины Н. К. Рериха «Святой Сергий», мы должны снова вернуться к тем знаниям, которыми владела дохристианская Русь, помня, что уровень познаний определяет уровень цивилизации.

В этой связи меня очень огорчило опубликованное в двенадцатом номере журнала «Слово» за 1989 г. интервью академика Никиты Ильича Толстого, где он говорит:

«Язык Кирилла и Мефодия выполнял роль надэтнического, общеславянского языка общения; единой была культура, литература».

Не стоило бы печалиться, если бы это сказал академик Б. А. Рыбаков или его коллега Д. С. Лихачёв. Кто внимательно читал сочинения первого и так же внимательно следит за выступлениями в печати второго, тому понятно, как и кому они служат, особенно последний, взявший на себя роль чуть ли не духовного патриарха всея Руси. Всё сладкозвучно поёт о ней, но в то же время везде оказывается правофланговым в командах тех, кто смотрит на Россию глазами скандально нашумевшего Абрама Терца – «Россия – сука»...

Огорчило упомянутое интервью потому, что в сыновней любви к Отечеству Никиты Ильича Толстого, правнука Льва Николаевича Толстого, сомневаться не приходится. Но вот ведь сказал и смутил душу, и не могу не спросить: что понимаете Вы, Никита Ильич, под словами «общий язык», «единая культура, литература»? Какая культура – теология или общий интеллект? Литература богословская или также научная, художественная? Или Вы имеете в виду только созданную Кириллом азбуку?

Что ж, давайте рассмотрим все эти вопросы. Кстати, замечу, что в этом смысле я значительно облегчил бы себе задачу, если бы, не опасаясь губительных последствий, мог указать адреса хранилищ тех познаний, которые накапливались нашими пращурами тысячелетиями и которые бережно сохраняют, по силе возможности развивая их дальше, немногочисленные подвижники в наши дни. Но не то сейчас время. Слишком сильны пока служители современной лженауки, готовые ради собственного мыльнопузырьного престижа и алчного своекорыстия пойти на любые преступления. Захватив в свои руки академические учреждения, все институции просвещения и почти все средства массовой информации, они, в который раз обнажившие своё банкротство в слове и деле, нагнетают в стране психоз вроде бы не ими же сотворённого всеобщего кризиса и, уповая, как видно, на всеобщее же помрачение в умах, опять труб- но суесловят о будущем, прожектируя нам златые горы, однако, меньше всего в тех прожектах рачительной заботы о завтрашнем дне Руси. Напротив, прекрасно сознавая, что она всё ещё остаётся становым хребтом шестой части мира, прилагают все усилия, чтобы хребет этот разломать на куски и по кускам либо пустить с молотка, либо превратить во враждующие между собой «регионы».

Убедившись, что грубым насилием, подобным кровавому шабашу гражданской войны и всем последующим репрессиям, Русь уничтожить невозможно, теперь, кажется, до краёв преисполнены, главным образом надеждами на невежество. Они не глупцы и знают историю. Она же красноречиво свидетельствует, что и самые могущественные цивилизации гибли, увлекая в пучину небытия величайшие из народов, когда их развращали корыстолюбием и на фоне этого разврата начинала торжествовать демагогия кликуш и краснобаев, вознесённых над оболваненной толпой.

И именно так можно объяснить то, что происходит ныне в нашей стране. И даже более. Трудно, если вообще мыслимо представить себе ситуацию, при которой греки со всей их экзальтированной жаждой неограниченной свободы и демократии, узрев Герострата в тоге академика после того, как он сжёг храм Артемиды, возликовали до такой степени, что избрали бы его в витии народные и поручили бы ему возглавить важнейший из институтов народоправства – Институт общественного мнения, как это сделала наша самая массовая организация трудящихся – профессиональные союзы, поставившие во главе Всесоюзного центра по изучению общественного мнения Т. И. Заславскую после того, как Академия наук СССР избрала её своим действительным членом за инструкции по уничтожению тысяч русских деревень.