Пьяная стерлядь (сборник)
Шрифт:
— Здравствуйте, — сказал мужчина и стал устраиваться на своей полке.
Тома лихорадочно соображала, что делать дальше — бежать в туалет и краситься заново, оставить все как есть и расслабиться или… На этом «или» Тома схватила косметичку, сказала быстро «извините» и выскочила в коридор. Сердце стучало. За те минуты, что она разглядывала мужчину, успела заметить все — и дорогой деловой костюм, и часы, и модный галстук. Мужчина был идеален во всем. Во всяком случае, с первого взгляда.
Тома быстро накрасилась в туалете, жалея о том, что не прихватила с собой костюм для переговоров,
— Чай будете? — спросила ее проводница.
— А? — очнулась Тома. — А у меня мужчина в купе.
— Я в курсе. Чай будете? Коньяк повезут попозже, — ответила проводница.
— А пересесть нельзя? — спросила Тома.
— Нельзя, — ответила проводница и посмотрела на Тому строго, как мама. Мол, тебе сколько лет? Ты еще не замужем, судя по отсутствию кольца, к тебе в купе такой мужик подсаживается, а ты хочешь пересесть? Дура! Бегом в купе и включай женские чары! Два понедельника осталось до критического возраста — ни одной возможности упускать нельзя!
— Ладно, тогда чаю, — согласилась Тома.
Она дождалась, когда проводница вынесла ей стакан, и на слабых ногах, готовая на все, вошла в купе.
Мужчина ее мечты лежал под одеялом.
— Ну, спокойной ночи, — сказал он и выключил в купе свет.
Тома посидела в темноте пару минут и решила спросить:
— Ничего, если я ночник включу? Вам не будет мешать?
— Вы можете делать все, что хотите! — ответил он и отвернулся к стенке.
Тома включила ночник и, отхлебывая чай, попыталась сосредоточиться на газете — сон как рукой сняло, — но все равно бросала взгляды на соседа по купе. Он дышал тихо и ровно и совершенно не собирался к ней поворачиваться. На вешалке висел его идеальный дорогой костюм.
Прошло минут пятнадцать. В коридоре началось движение — повезли еду и напитки. Проводница заботливо заглянула в купе.
— Коньяк? Шоколадку? Не желаете? — спросила она, глядя на злую как черт Тому.
Та не отвечала. Мужчина тоже молчал.
— Нет, спасибо, — сказала Тома от лица купе. Проводница вздохнула и покачала головой. Тома пожала плечами — мол, что я могу сделать?
Причем ей до истерики захотелось коньяка, и разговоров по душам, и ночного бдения под стук колес.
В соседнем купе слышались голоса, смех и падали предметы — там была жизнь. Там все только начиналось, а у Томы все закончилось, не начавшись.
Прошло еще минут пятнадцать. Тома смотрела на своего соседа, который за это время так и не поменял позу. У него не торчали ноги из-под одеяла, от него не разило перегаром. Напротив. Сосед был в белоснежной футболке, на одеяле красиво лежала накачанная вполне в меру рука. В купе пахло его парфюмом.
Вдруг поезд дернулся, громко звякнула ложечка в стакане. Тома, лихорадочно вспоминая всех героев всех кинофильмов, смахнула рукой стакан. Тот упал с тихим звуком. Не таким, как она рассчитывала. Реакции от соседа не было никакой.
Тогда она встала, громко кряхтя и кашляя, и принялась поднимать стакан.
— Ой, — в голос воскликнула она и села на пол, схватившись рукой за полку соседа. — Ой! — повторила она еще громче. — Я упала!
Сосед не откликнулся. Даже от стены не повернулся.
У Томы к этому моменту накопилась
Тома еще какое-то время побушевала внутри и вышла в тамбур покурить. Возвращаясь, опять столкнулась с проводницей.
— Ну что? — с вызовом спросила Тома у проводницы.
— Бывает, — ответила та.
— В смысле? — не поняла Тома.
— Пидорас, наверное, — строго и с консервативным осуждением ответила проводница.
— Нет! — гневно заявила Тома, которая, пока курила, решила начать бегать по утрам, качать пресс и вколоть себе ботокс во все места, которые морщинились.
Она зашла в купе, закрыла дверь и легла. Потом выключила ночник и лежала в темноте без сна. В соседнем купе шло бурное веселье — там рассказывали анекдоты, бегали курить в тамбур, просили еще чая и коньяка. Тома злобно завидовала.
В эту ночь она искала хоть малейший недостаток в своем попутчике. Но тот так за ночь ни разу не всхрапнул, не почесался, не перевернулся. Он даже спал идеально и продолжал пахнуть хорошим парфюмом. «Господи, он даже в туалет не ходил! — отмечала Тома часа в три ночи. — У него даже экскрементов нет!»
Она за это время дважды сбегала покурить и дважды посетила туалет — видимо, на нервной почве. Наконец забылась в дремоте на некоторое время и проснулась часов в шесть утра. Умирала, как хотела кофе. В соседнем купе угомонились часов в пять, обменявшись телефонами и признавшись друг другу в любви с первого взгляда. В четыре утра мужчина из соседнего купе кричал, что он прямо завтра пойдет разводиться, а женщина счастливо смеялась. Тома готова была их убить.
Она вышла в туалет, умылась, вернулась. Прямо при соседе, который так и не поменял позу, переоделась в свой костюм. Посидела и пошла просить у проводницы кофе.
Тома пила кофе, сидя в коридоре на откидном сиденье. Подъезжали к Москве.
— А мой сосед все еще спит, — сказала она проводнице.
— Надо же! Разбудите его! — ответила та.
— Сами его будите, — сказала Тома, и проводница не обиделась.
Когда до прибытия на вокзал оставались минуты, Тома зашла в купе. Ее сосед сидел в своем костюме, свеженький, как огурчик, красивый, как Аполлон.
— Доброе утро, — буркнула Тома.
— Доброе, — ответил Аполлон и ушел в туалет. Оттуда он вернулся еще краше, чем прежде, свежее, чем роза с утренней росой на лепестках.
Тома пыталась вытащить сумку.
— Давайте я вам помогу, — предложил сосед.
— Не надо, я сама, — ответила она зло и дернула сумку.
В коридоре, ожидая, когда поезд остановится, Тома стояла уже на пределе. Парочка из соседнего купе продолжала самозабвенно целоваться, как в последний раз перед смертью. Они цеплялись друг за друга и никого вокруг не видели. Даже мужчину, который топтался на перроне с букетом и женщину, которая озабоченно набирала номер. Телефон у целующегося мужчины звонил и звонил, его никто не слышал и не хотел слышать.