Пять абсолютных незнакомцев
Шрифт:
– И ты правда думаешь, что мы доберемся домой?
– Да. – Голос его звучит до странного ласково. – Мы довезем тебя домой. Я уверен.
– Тогда нет смысла оставаться на этой дороге. Надо попробовать I-80.
– Харпер согласна, – дружелюбно говорит Джош. – Ну что же, Мира. Теперь ты не против?
Я не отвечаю: и голосование, и замедленный ход машин напоминают мне, что погода портится. Это больше не веселая поездка с компанией студентов. Это метель в Пенсильвании, и я окружена незнакомцами. Нам нужно соблюдать осторожность.
Я бросаю взгляд в окно. Легко забыть,
Шесть
Зари: Ну, как там?
Я: Как ехать на пассажирском кресле у Сатаны по девятому кругу ада.
Зари: Настолько хорошо?
Я: Лучше не бывает.
Зари: Вот ведь хрень.
Я: Ничего, справлюсь. Главное – добраться домой. Я нужна маме.
Зари: Ты всем нам нужна.
Я замираю. У меня всегда что-то сжимается в груди, когда Зари начинает подобные разговоры. Вот что значит уезжать за тридевять земель: тебя нет рядом, когда происходит что-то важное. Тебя нет рядом, чтобы оценить новый наряд, или обсудить, флирт это был или дружеский разговор, или утешить подругу после ужасного расставания. Ваша дружба медленно и странно угасает, и после полутора лет, проведенных в компании неблизких приятелей из художки, я скучаю по Зари. Я скучаю по наличию лучшей подруги.
От разговора у меня болит живот – а может, это все наша поездка. Брекен чаще Харпер перестраивается в соседние ряды, и меня от этого начинает тошнить. Нужно ответить Зари, пока я еще могу смотреть на экран.
Я: Мне нужно идти. Скоро приеду.
Я убираю телефон в карман. За окном медленно проплывает заснеженная дорога.
Я бы могла ее нарисовать. Мне даже хочется ее нарисовать: серо-синие тени, мерцающий свет фар на серебряном снегу. А на чем мне сфокусировать картину? О, ну это совсем легко: выбирай любую машину в канаве. Мигание аварийных сигналов и водитель, замерзший и уставший дожидаться подмоги.
Должна сказать, что Брекен отлично водит: спокойно, уверенно. Пару раз машину слегка заносит, но сосредоточенность Брекена и, как кажется, безупречная система противоскольжения нашей машины не дают нам завалиться в канаву. Если учесть, сколько мы уже видели аварий, то, думаю, нам очень везет.
Не знаю… Может, они и правы насчет метели. Тут, похоже, дела плохи. Но разве в горах хоть когда-то бывает лучше? Дэниел раньше то и дело мне твердил, что, если в Пенсильвании плохая погода, надо держаться как можно дальше от I-80.
С другой стороны, еще он говорил, что никогда не оставит нас с мамой. Так что как знать, как знать…
Когда мы съезжаем с шоссе, дорога становится намного хуже. Липкая слякоть брызжет из-под колес, и дворники снова спотыкаются о ледяную корку на стекле. Брекен едет через город по направлению к I-80, и на каждом светофоре у меня в животе
На перекрестке впереди зажигается желтый, и машина перед нами резко тормозит. Ее заносит. Брекен тихо матерится и тоже ударяет по тормозам; Харпер тонко вскрикивает. Противоблокировочные тормоза, содрогаясь, быстро стучат в такт моему сердцу. Сквозь лобовое стекло я вижу бок красного, в соляных подтеках минивэна. Там внутри могут быть дети. Вдруг они наблюдают, как мы на них надвигаемся? Не знаю, успеем ли мы вовремя остановиться. Я сжимаю кулаки, и внутри у меня все тоже сжимается. Машина скользит все медленнее, медленнее и наконец останавливается в паре сантиметров от минивэна. Я прерывисто выдыхаю.
– Блин, сколько можно-то уже? – беспокойно спрашивает Кайла.
Она елозит на сиденье, и лоб у нее блестит от пота.
Понятия не имею, что на нее нашло: мне сейчас совсем не до нее.
С другой стороны от меня Джош, морщась, тянет за край своей скобы. Все эти резкие старты и остановки вряд ли на пользу его ноге.
– Можно как-то помочь? – спрашиваю я его. – Ну, твоей ноге?
– Да, если достать мне новую связку, – хмыкает он, отрываясь от книги. – Особо тут ничего не сделаешь. Впрочем, у тебя много неожиданных талантов. Может, ты, вдобавок к знаниям о дорожных условиях в Филадельфии, еще и прикосновением рук умеешь лечить?
Мои щеки горят огнем. Я опускаю глаза, и Джош мягко смеется.
– Прости, – говорю я. – Я нервничаю. Наверно, лучше мне заткнуться.
– Знаешь, можно ведь просто признать, что ты была неправа.
– Правительство рекомендует не ехать по I-78, если только в крайних случаях, – говорит Харпер, подсвеченная синим экраном телефона.
– Хм, похоже, мы правильно сделали, что сменили маршрут, – говорит Брекен и подмигивает мне в зеркало заднего вида.
Не знаю, чего во мне больше – стыда или злости. Однако мне хочется показать средний палец всем попутчикам одновременно.
– А тебе всегда так неловко, когда ты ошибаешься? – спрашивает Джош.
Я бросаю на него резкий взгляд, но в его лице не видно ни капли насмешки. И жалости тоже. Он смотрит на меня так, будто я сложная задачка по математике.
Да, что-то меня совсем кроет. Никак он на меня не смотрит, и у меня нет никаких причин злиться на ребят. Я расстроена, что мама проведет ночь в одиночестве. Я расстроена, что не полетела более ранним рейсом. Господи, да что там! Меня огорчает и то, что я уехала на другой конец страны, хотя Фиби умоляла меня не бросать учебу и мама была с ней согласна.
Но никто меня не предупредил, что, если я вернусь в Сан-Диего, мама останется одна в годовщину смерти сестры, да еще и разведенная.
Нет, не сестры. Фиби.
Сестра – это такое безличное слово. Шесть букв, два слога, ни запаха благовоний и масляных красок, ни вкуса имбирного печенья. Ни темных волос, наспех собранных в пучок у шеи. Сестрой может быть кто угодно. Но никто на свете не сможет быть Фиби. Я прижимаю руку к груди, где распускается бутон новой боли. Господи, если мне так горестно, то через что же проходит мама?