Пять четвертинок апельсина (др. перевод)
Шрифт:
Третье из сохранившихся посланий, по-моему, самое отвратительное. И оно вроде было последним, больше нам писем не подбрасывали, хотя мать вполне могла их просто выкидывать не читая. И все же мне кажется, что это мерзкое письмишко было последним.
«Ты не заслуживаишь жизни падстилка фашиская! И тваи самадавольные щенки тоже. Нибось ты ни в курси что они наших немцам выдают? Спрасила бы откуда у них столько всякого добра. Они его в своем гнизде прячут в лису. А палучают от фрица по имени Либниц, вроде бы так его звать. Ты-то его нибось харашо знаишь. Ну а мы
В ту же ночь кто-то нацарапал на нашей двери алую букву «С» [73] , а на стене курятника – «фашиская падстилка»; мы, конечно, сразу все закрасили, пока никто не увидел. И потянулся тот невероятно долгий октябрь.
4
Тем вечером мы с Полем возвращались из «La Mauvaise R'eputation» поздно. Дождь прекратился, но было все еще зябко – то ли ночи стали прохладнее, то ли я с возрастом начала острее чувствовать холод. Я пребывала в дурном настроении, меня все раздражало, но чем больше я раздражалась, тем спокойнее становился Поль. Дело кончилось тем, что мы молча уставились друг на друга, сверкая глазами и пыхтя на ходу, как паровозы. Дыхание вылетало изо рта облачками белого пара.
73
От «collaborationniste» (фр.) – коллаборационистка.
– А ведь та девушка, – помолчав, заговорил Поль, как всегда неторопливо и задумчиво, словно беседуя сам с собой, – еще совсем молоденькая, да?
Я моментально вышла из себя. Какая еще, к черту, девушка? Вопрос Поля показался мне совершенно неуместным.
– Ты о чем? – рявкнула я. – Черт побери, Поль, я думала, ты нашел способ избавиться от этого Дессанжа с его вонючим фургоном, а ты, оказывается, просто на девчонок решил поглазеть!
Поль, однако, и бровью не повел; не реагируя на мои гневные вопли, он продолжал рассуждать:
– Она сидела с ним рядом, не могла ты не заметить ее. Такая – в красном платье, на высоких каблуках. И к его фургону она тоже часто приходит.
На самом деле я отлично запомнила эту девицу. Особенно ее пухлые, ярко накрашенные губы под спадающей на лицо прядью черных волос. Одна из постоянных клиенток Люка. И явно из города.
– Ну, помню. И что?
– А то, что она дочка Луи Рамондена. Они с матерью – ну, с Симоной, женой Луи – после развода переехали в Анже. Года два назад. Если б ты увидела их вместе, сразу бы вспомнила. – И, как бы подтверждая правильность моих догадок, Поль кивнул, словно я ответила ему нормально, а не буркнула что-то нечленораздельное. – Симона снова носит девичью фамилию: Трюриан, – спокойно сообщил он. – А дочке их лет четырнадцать-пятнадцать, не больше.
– Ну и что?
Я по-прежнему не понимала, почему его так интересует дочка Луи. Вытащив из кармана ключ, я вставила его в замок, а Поль все не умолкал.
– Да, точно, ей никак не больше пятнадцати!
– Очень за нее рада! – снова рассердилась я. – И за тебя тоже. Просто замечательно, что ты нашел как скоротать скучный вечерок. Жаль только, спросить не успел, какой у нее
Поль посмотрел на меня, лениво усмехнулся и заявил:
– А ведь ты, пожалуй, ревнуешь.
– Вот еще! – Я с достоинством от него отвернулась. – Но если уж ты решил слюни распустить, так распускай их где-нибудь в другом месте, а не у меня на ковре, старый ты грязный развратник!
– Я вот подумал… – неторопливо начал Поль.
– Слава богу! Ты, оказывается, еще и думать умеешь!
– Я подумал, что Рамондену – он ведь все-таки полицейский – интересно будет узнать, что его дочка – в свои-то пятнадцать, а может, и четырнадцать – путается с мужиком. Между прочим, с женатым мужиком. И зовут его Люк Дессанж. – Поль искоса на меня взглянул, победоносно и чуть насмешливо. – Понимаю, времена здорово переменились по сравнению с нашей молодостью. Но отец, если его дочка… тем более полицейский…
– Поль! – охнула я.
– А девчонка к тому же балуется этими сигаретами со сладеньким запахом, – прибавил он по-прежнему задумчиво. – Ну, помнишь, которые когда-то все больше в джаз-клубах покуривали.
Я с восхищением уставилась на него.
– Гениально! Поль, ты настоящий детектив!
Он скромно пожал плечами.
– Так, кое-кого порасспросил. Уверен был, что рано или поздно что-нибудь да всплывет. – Он сделал паузу и пояснил: – Вот почему я немного задержался в кафе. Сомневался, смогу ли уговорить Луи пойти и собственными глазами все увидеть.
У меня прямо-таки рот от изумления открылся.
– Так ты и Луи сумел туда притащить? Это пока я ждала снаружи?
Поль кивнул.
– Притворился, будто у меня бумажник в баре стянули. Чтоб он уж точно пошел. – Поль снова помолчал. – Когда мы появились, его дочка как раз целовалась с Дессанжем. Очень даже кстати.
– Поль, – торжественно провозгласила я, – в этом доме ты можешь пускать слюни на любой ковер, на какой пожелаешь. Даю тебе на это полное право.
– Я бы лучше, глядя на тебя, слюни распустил, – пошутил Поль с совершенно нелепой ухмылкой.
– Ах ты, старый развратник!
5
Когда на следующий день Люк подошел к своему фургону, там его уже поджидал Луи Рамонден в полицейской форме; на лице его, довольно добродушном, хотя и не слишком умном, застыло выражение полнейшего равнодушия, точно он «находился при исполнении». Рядом с фургоном на траве стоял какой-то странный предмет, напоминавший детскую коляску.
– Смотри, что сейчас будет, – позвал меня Поль, устраиваясь у окна.
На минутку я отошла от плиты, где уже закипал кофе.
– Представление начинается, – предупредил Поль.
Окно было чуть приоткрыто, и в щель проникал дымный запах тумана с Луары, плывущего по окрестным полям. Этот запах всегда вызывал у меня такое же щемящее чувство, как и запах осенних костров из сухой листвы.
– Привет, – совершенно отчетливо раздался голос Люка.
Он подошел к фургону с небрежной уверенностью человека, абсолютно не сомневающегося в собственной неотразимости. Впрочем, на Луи Рамондена неотразимость Люка, кажется, не действовала; его взгляд остался по-прежнему бесстрастным.