Пять экспонатов из музея уголовного розыска
Шрифт:
– Двадцать тысяч!
– Да, всего-навсего двадцать тысяч.
– Вам разве не известно, что мы ничего не покупаем?
– Известно. Вы национализируете и реквизируете. Только так и нужно поступать с этими разжиревшими на пролетарской крови буржуями. Если бы вы поступали иначе, я бы вас не понял и не посочувствовал. Но ведь к простому труженику должен быть совсем иной подход, не правда ли?
– Это вы простой труженик?
– А кто же еще?
– в свою очередь, удивился он.
– Но главное все-таки заключается в другом…
– В чем же?
– В том, что в каждом правиле имеются исключения. И вот мне думается, что перстень-талисман Александра Сергеевича
– Перстень Пушкина?!
– Да, тот самый. Помните? «Храни меня, мой талисман, храни меня во дни гоненья…» И так далее.
Я, честно говоря, растерялся. Должен сказать, что в марте 1917 года возвращенный Полиной Виардо карнеоловый перстень поэта вместе с некоторыми другими вещами был украден из Пушкинского музея в Александровском лицее. Почти всё похищенное тогда же удалось разыскать, но перстень бесследно исчез. Инспектор петроградской сыскной полиции Бредис считал, что перстень украден поклонниками поэта или достаточно образованными ворами, которые прекрасно понимали, в чем заключается ценность этого перстня, и собирались его перепродать любителям пушкинской поэзии. Бредис даже утверждал, что знает похитителя и не арестовывает его лишь из-за отсутствия формальных улик. Правда, позднее, оказавшись в Первой бригаде Петрогуброзыска в подчинении у Евграфа, Бредис клялся Усольцеву, что никогда не делал подобных опрометчивых заявлений, что все это досужие разговоры безответственных людей, которые выдавали желаемое за действительное. Когда именно и кому врал Бредис - для меня до сих пор тайна. Не разобрался в этом до конца и Усольцев: Бредис обладал уникальной способностью уходить от ответа на прямые вопросы. Но что любопытно - внешность похитителя перстня в описании Бредиса и внешность незваного гостя кое в чем были схожи. Взять хотя бы этот толстогубый рот… Уж не вор ли передо мной?
Я стал лихорадочно прикидывать, как лучше задержать этого подозрительного субъекта. Через полчаса у меня должен был появиться Усольцев. Следовательно, надо как-нибудь затянуть время. Ну что ж, попробуем.
– Прошу, Василий Петрович!
Посетитель подкинул на ладони перстень и положил его передо мною на стол. Я взглянул и не поверил своим глазам. Перстень был не карнеоловый, а изумрудный… Изумруд!
Я тут же вспомнил про изыскания отца, и у меня перехватило дыхание. Неужто он был прав, считая, что своим талисманом Пушкин всё-таки признавал не карнеол, а изумруд?
Но не будем спешить. Во-первых, посетитель не представил пока никаких доказательств, что этот перстень принадлежал поэту, а во-вторых… Еще в середине восемнадцатого века австриец Иозеф Штрасс создал стеклянный сплав, добавляя в который различные химикаты можно было получить «самоцветы», почти неотличимые от настоящих рубинов, сапфиров и изумрудов. Тогда императрица Мария-Терезия специальным указом запретила Иозефу Штрассу пользоваться своим изобретением. Но вскоре «камни Штрасса» - стразы - всё равно распространились по всей Европе, приводя в ужас ювелиров. Недурно освоили их производство и в России. Стразы, изготовляемые на Хитровом рынке, вывозились даже одно время за границу. Но неужто он надеется провести на мякине старого воробья? Нет, на дурака он не похож. А впрочем, зачем гадать, когда все можно проверить.
Когда я доставал из ящика стола ювелирную лупу, у меня тряслись руки.
– Ради бога, Василий Петрович, только не волнуйтесь, - успокаивал он меня.
– Не растрачивайте здоровье по пустякам.
Нет, в перстне был не страз, а настоящий изумруд. Великолепный камень густого ровного темно-зеленого цвета - такие изумруды французские ювелиры называют «Emeraude de Tunka».
Золотое
Посетитель кашлянул и скрипнул стулом.
– Мне бы не хотелось торопить вас, Василий Петрович, но, увы, время не ждет. Уже пора обедать, а я еще не завтракал.
– При вашем образе жизни лишний жирок вам ни к чему.
– О лишнем не может быть и речи, - согласился он.
– Но я ведь на лишний и не претендую, мне бы свой, довоенный уберечь. Тут рядом с вами есть прелестное кафе. Ежели желаете…
– Нет, благодарю вас.
– Воля ваша, - сказал он и ловко свернул козью ножку. Получалось это у него просто артистически. Казалось, ничем другим он в своей жизни и не занимался.
– Ну, что скажете? Как писали солдатики своим женам, жду ответа, как соловей лета.
Гость был прав: пора что-то решать.
– Итак, вы хотите за перстень двадцать тысяч?
– Тридцать, Василий Петрович. Тридцать тысяч золотом.
– Позвольте, но ведь вы пять минут назад просили двадцать.
– Я?
– поразился он.
– Конечно, вы, не я же.
– Вы просто не расслышали, Василий Петрович. К тому же это было, как вы сами изволили заметить, пять минут назад, а время - деньги, особенно наше время, время революционных преобразований.
– Откуда у вас перстень?
– Получил в наследство.
– От кого?
– Странный вопрос.
– Он повернулся ко мне профилем.
– Все считают, что я поразительно похож на деда, не хватает только бакенбардов и поэтического таланта. Не находите?
– Не скоморошничайте!
– А вы не задавайте дурацких вопросов, - разозлился он.
– Откуда у меня перстень! Купил, выиграл в карты, подарили, нашел на улице, обменял - не всё ли вам равно? Вы деловой человек; а возможность, которую я вам предоставляю, никогда больше не повторится. Вот и хватайте за хвост жар-птицу, а то улетит.
Жулик играл наверняка. Он прекрасно понимал, что я зачарован и именем поэта, и этой вещью, которая, возможно, принадлежала ему. Куда я денусь! Я был опутан прошлым по рукам и ногам. «Милый друг! от преступленья, от сердечных новых ран, от измены, от забвенья сохранит мой талисман…»
Кто знает, может быть, я сейчас держал в руках перстень, который был на пальце Пушкина, когда поэт писал «Моцарта и Сальери», «Евгения Онегина», «Бориса Годунова», перстень, который вместе с гением, сделавшим его своим талисманом, вошел в историю мировой литературы. Из таинственной зеленой глубины камня всплывало прошлое. Оно превращалось то в строчки пушкинских стихов, то в сцены последних часов его жизни, то в шумящие листвой деревья Михайловского. Зелёный камень помнил прошлое. Оно в нем запечатлелось навеки.
– Хорошо, - сказал я и положил перстень на стол, - допустим, мы решили приобрести у вас этот перстень за двадцать тысяч…
– За тридцать, - поправил он.
– Пусть за тридцать. Могу с вами согласиться, что перстень-талисман поэта стоит этих денег. Но…
– Что же вас смущает?
– участливо спросил он.
– Чем вы можете удостоверить, что это интальо - перстень-талисман Александра Сергеевича Пушкина?
Он усмехнулся.
– Честное слово дворянина вас устроит?
– Нет, разумеется.