Пять экспонатов из музея уголовного розыска
Шрифт:
Но Усольцева было не так-то просто вывести из состояния равновесия. Если Щербатов на это рассчитывал, его ждало разочарование.
– Вот спасибо!
– обрадовался Евграф.
– Недаром же говорят: век живи - век учись. Мне-то до революции учиться не приходилось - на хлеб надо было зарабатывать.
Он исправил ошибку в протоколе, подмигнул мне и спросил князя:
– Где вы находились в апреле восемнадцатого?
– В Москве. Я рассчитывал получить разрешение на выезд за границу, но мне отказали.
– Где вы жили в Москве?
– В гостинице «Эльдорадо» на Мясницкой.
–
– Кто это?
– Специалист по графической экспертизе.
– Не помню такого. У меня в те дни перебывало много людей: московские искусствоведы, нумизматы, коммерсанты, художники, скульпторы.
– Плисецкого вы должны были запомнить.
– Почему?
– Потому что старик продемонстрировал вам записку Пушкина, написанную им перед дуэлью с Дантесом и адресованную Климентию Осиповичу Россету.
– Вы, оказывается, эрудит, - усмехнулся Щербатов.
– Вспомнили?
– Никто этой записки мне не показывал.
– Допустим. Но почему вы тогда уверились в том, что изумрудный перстень, предложенный вам человеком, который называл себя Веселовым, принадлежал Пушкину?
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
– Я говорю об изумрудном перстне Александра Сергеевича Пушкина. Этим перстнем поэт запечатал записку, адресованную Россету, и считал этот перстень своим талисманом.
– Я крайне вам признателен за эти любопытные сведения, - сказал Щербатов, - но боюсь, что вы заблуждаетесь. К перстню поэта я не имел и не имею никакого отношения.
– То есть вы хотите сказать, что вам этот перстень не продавали?
– Совершенно верно. Именно это я и хочу сказать.
– Может быть, вы забыли?
– У меня достаточно хорошая память.
– Всё-таки постараюсь ее освежить, - сказал Усольцев.
– В восемнадцатом году некто по фамилии Веселов (у этого человека были и другие фамилии) хотел продать перстень Пушкина государству. Он принёс перстень сидящему здесь Василию Петровичу Белову. И сам Веселов, и предложенная им вещь вызывали сомнения. И вот, когда решался вопрос о подлинности перстня, Плисецкий, которому была поручена экспертиза, решил на всем этом подзаработать и свел вас с Веселовым. Вы встретились на квартире Плисецкого. Здесь вы и приобрели эту вещь у Веселова за сорок тысяч рублей.
– Очень интересная история, - одобрительно сказал Щербатов, - но в ней есть один маленький недостаток - отсутствие достоверности.
Усольцев ничего ему не ответил. Князь с каким-то странным любопытством посмотрел на него.
– Вы действительно уверены во всём, что сейчас мне рассказали?
– Конечно.
Щербатов театрально развел руками.
– Тогда я вас не понимаю. Зачем все эти вопросы? Устройте мне очную ставку с Плисецким или Веселовым, и нам с вами не придется зря терять время.
Это, конечно, был хороший совет. Но вся беда заключалась в том, что Плисецкий давно умер, его вдова покинула Москву и уехала в неизвестном направлении, а «столбовой дворянин и ценитель изящных искусств», видимо, уже веселится в Париже.
Усольцев еще дважды беседовал с Щербатовым о талисмане Пушкина - безрезультатно. Князь категорически отрицал своё знакомство с Плисецким и Веселовым, покупку перстня и
Кто же все-таки лгал - Щербатов или Веселов? Ответ на этот вопрос я получил только через несколько лет, когда в музее Петрогуброзыска появился изящный рисунок изумрудного перстня с изображением египетской богини Нейт и надписью: «О великая мать, рождение которой непостижимо».
Этот рисунок был прислан из Италии князем Щербатовым. В короткой записке, адресованной Усольцеву, Щербатов писал: «Веселов (Рачковский) порядочная каналья, поэтому не до конца уверен, что перстень принадлежал Пушкину и был его талисманом. Зато до конца уверен, что эта вещь никогда не окажется в ваших руках. Тем не менее весьма рад, что в Советской России поклонники Пушкина имеются даже в уголовном розыске. Поощряя сие отрадное явление, высылаю вам рисунок перстня».
– По наведенным мною справкам, - закончил свой рассказ Василий Петрович, - князь Щербатов умер в миланской богадельне в 1935 году. Судьба перстня неизвестна. Но я не теряю надежды, что зеленый талисман поэта с изображением богини Нейт («Я - всё бывшее, настоящее и грядущее») всё-таки где-нибудь да отыщется. И я вновь увижу лик богини, которую египтяне почтительно называли «отцом отцов и матерью матерей». Во всяком случае, мне бы очень хотелось на это надеяться.
Экспонат № 3
Этим экспонатом своего музея Евграф Усольцев особенно гордился, - сказал Василий Петрович.
– И надо сказать, что не без оснований. Кто знает, что бы произошло с этой уникальной вещью, если бы в происходящие события не вмешались ребята из Первой бригады Петрогуброзыска во главе с Усольцевым.
Итак, экспонат № 3, его происхождение, история, приключения и знакомство с Петрогуброзыском.
– Вы слышали что-либо о Сергее Леонтьевиче Бухвостове?
– спросил меня Белов и, когда я признался, что мои сведения о Бухвостове более чем скромны, сказал: - Увы, эта фамилия ныне полузабыта, хотя в 1922 году Петровские улицы в Москве были переименованы в Первую, Вторую и Третью Бухвостовы. А ведь Бухвостов - праотец солдат русской регулярной армии, созданной Петром I. Тех самых солдат, которые прославили русское оружие под Полтавой, тех, кого водил от победы к победе Александр Васильевич Суворов, солдат, разгромивших армию Наполеона и покрывших себя славой в годы Великой Отечественной войны.
Петр Великий не зря назвал Бухвостова первым российским солдатом. Когда будущий преобразователь России стал во главе потешного Петрова полка, первым к одиннадцатилетнему полковнику явился с просьбой записать его в солдаты именно Сергей Бухвостов, широкоплечий, рослый и мускулистый парень, будто самой природой созданный для тягот ратного дела.
Так началась нелегкая воинская служба Сергея Леонтьевича. Вместе с «господином бомбардиром Петром Алексеевым» Бухвостов участвовал во всех потешных походах, а затем и в боевых, проявив под Азовом «примерную храбрость и отменное знание бомбардирской науки при стрелянии ядрами, а такоже и картечью».