Пять имен. Часть 1
Шрифт:
— Да, да, — подхватывает Лянхаб. — А то застрянем тут навсегда, етить, и ты больше не увидишь свою ненаглядную Ронах.
Услышав имя Ронах, Терикаси подобрался как-то и зашагал вперед, более или менее целенаправленно.
Наконец мы дошли до одноэтажного здания с железной дверью, грязными витринами и надписью «Гориип» справа от двери. В витринах виднелись всяческие мрачные личности, общаться с которыми не возникало желания вообще.
— А придется, — Терикаси явно одну со мной мысль думает. — Вот сейчас заселимся и пойдем общаться.
— Брр, — Лянхаб передернуло. —
— Ага, дорогая, все познается в сравнении, — развеселился Терикаси. — На свадьбу-то позовешь? Я подопечных захвачу, весело будет.
— Иди к черту, друг мой. У нас даже божества свадеб нет.
— И хорошо, — говорю я — Только давайте это все же в доме обсудим. Очень кофе хочется. Мне без него некомфортно.
— Наркоманка, — констатировал Терикаси. — Ладно, пойдем селиться.
Мы выбрали себе девятиэтажку за пару домов от Гориипа, после долгих споров сошлись на седьмом этаже, и теперь с очень кислыми минами свои новые владения изучали.
— Мда, ну хотя бы три комнаты, — Терикаси пытается оптимистом побыть.
— Угу, а мебель-то какая шикарная, етить, — восхитилась Лянхаб, разглядывая раскладные диваны и продавленные кресла.
— Черт, и почему я не божество мебели, — я уселась в одно из кресел и поняла, что сидеть в нем неудобно совсем.
— А чего вы хотели, дорогие? — Терикаси продолжает бодриться — Они сюда приходят, падают, спят, встают и похмеляться идут. Им комфорт ни к чему.
— А я-то думала, что у нас мир идеальный, — грустно сказала я, продолжая ерзать в кресле.
— Конечно, идеальный, — убежденно заявил Терикаси. — И ничего лишнего, прошу заметить.
Лянхаб взгромоздилась на диван, который очень жалобно скрипнул, и попыталась в себя уйти.
— Э, милые, не расслабляться, — Терикаси жажда деятельности обуяла, видимо, он новую встречу с Ронах предвкушает. — Надо все-таки понять, как нам этого маньяка излавливать.
— Вот мне, кстати, чего странно, епть — Лянхаб неожиданно вернулась из себя. — Если все живут так близко и ходят так вместе, как он вообще убивать умудряется.
— Ну, тут все просто, либо в квартирах, либо, что вероятнее, они все домой в таком состоянии идут, что мир кончиться может, они все равно не заметят, — я сижу и пытаюсь наколдовать хотя бы кофейный аппарат, с помощью которого можно пенку для капучино взбить.
— Сейчас кофе попьем и пойдем с местным населением общаться, слово за слово что-нибудь да выплывет, надо же им говорить о чем-то, — Терикаси стоит у меня над душой и активно предвкушает капучино.
— Готово, вроде. — Аппарат получился вполне себе ничего, маленький и с пеновзбивалкой, как и хотелось. А дальше это все дело пяти минут, пенку взбить, из молока наколдованного, растрясти ее по чашкам с кофе аккуратно и наслаждаться до полного изнеможения.
— Хотя кофейня была бы лучше, честно говоря.
— Не играла ты в детстве в шпионов, Каф, — сказал Терикаси, схватив чашку.
— Ну да, шпионы. Верблюды идут на хуй, Штирлиц живет этажом выше, — процитировала Лянхаб со своего дивана.
— Это
Понятное совершенно дело, что до того, как стать божествами, мы все были людьми. А когда перестали ими быть, мир наш этот, по доброте душевной, оставил нам все привычки и все воспоминания. Привычки мы используем активно очень, а вот воспоминания того мира — только когда повыпендриваться надо. Больше они тут ни к чему совершенно.
Я с сожалением допиваю капучино, тушу сигарету в металлической пепельнице (просто не смогла себе в этом отказать, наколдовала) и всем своим видом показываю, что труд, оборона и прочие общественно-полезные вещи теперь мне вполне по плечам, обоим.
Мы опять сделали лица подепрессивнее и поплелись в «Гориип». Когда мы наконец справились с дверью, которая весила как небольшое стадо слонов, и вошли, внимания на нас, несмотря на все Лянхабовские матюги и наши почти матюги, никто не обратил совершенно. В зале сидело человек двадцать божеств, все уже не особо трезвые и очень унылые. У меня от их настроения аж голова начала болеть. Хотя божествам такого вроде не полагается. Но в Галлавале все по-другому, видимо. Иначе как бы местные жители от похмелья мучились.
Мы уселись за свободный столик, закурили и стали смотреть по сторонам. Увиденное впечатляло. Потому что беспросветность в глазах сидящих была совершенно бесконечной. При этом они умудрялись как-то весьма живо между собой общаться. И смеяться даже. Хотя от этого смеха хотелось пойти и повеситься на первом фонарном столбе. Прямо у входа.
Вдруг к нам подошло двухметровое божество с длиннющими волосами, собранными в хвост, грохнуло перед нами замызганный талмуд и пробасило:
— Добро пожаловать. Я Гориип, это понятно, наверное. В общем так, драться на улице, спать дома, с жалобами на жизнь ко мне не приставать.
— Э, ну нам тогда три водки, кувшин томатного сока и поесть что-нибудь, — Терикаси абсолютно ошалел от душевности хозяина заведения. Мы с Лянхаб просто очень красиво открыли рты и проводили Гориипа взглядом.
— Нет, его тоже можно понять, он тут единственный живой, не считая второго хозяина. Ему это все наверное уже совсем осточертело.
— Угу, тудыть, можно. Тут, Каф, все понять можно. Только совершенно не понятно, на хрена это делать. В конце концов, мы не понимать сюда приехали, а расследовать. Так что не будем в сантименты влезать, — Лянхаб стала какой-то совсем суровой, видимо, от всего увиденного.
— А я вот вернусь в Ксар-Сохум и отрежу Киолу то, с помощью чего люди детей делают, — мечтательно сказал Терикаси.
— Что ж вы злые-то такие, а? Ну понятно, что не сахар здесь, и даже не фруктоза, но если мы крыситься станем, нам что, полегчает резко? — я тоже начинаю потихоньку из себя выходить.
Гориип поставил перед нами наш заказ, посмотрел на нас странно и ушел за свою стойку. На стойке обнаружилось огромное объявление «Разговаривать с барменом за жизнь строго запрещено.»
— Ты права, Каф, пожалуй что. Давайте, что ли, приобщаться к местной культуре.